Фаина Раевская - Фонарь под третий глаз

— Господи! — прошептала Маруська, вцепившись в мою руку, словно голодный энцефалитный клещ.

Консьерж, довольный произведенным эффектом, улыбаться перестал и немного хрипловатым голосом попросил:

— Минуточку, господа! Я сообщу Серафиму Карловичу о вашем визите.

В устах бывшего спецназовца набившее оскомину слово «господа» звучало так же нелепо, как негритянский рэп в исполнении Кобзона. Однако дежурная фраза вывела нас с Маруськой из ступора.

— Проходите, пожалуйста, — после недолгой беседы с телефонной трубкой сообщил консьерж. — Девятый этаж.

Шурка солидно кивнул и прошагал мимо стеклянной будки, следом за ним шмыгнула я. Манька торопливо перекрестилась, резко вдохнула, будто собиралась нырнуть на большую глубину, зажмурилась и так быстро промелькнула мимо парня, что тот только обалдело крякнул.

Бесшумный лифт, хромированный с головы до ног, с зеркалом во всю стену и большими круглыми кнопками, плавно вознес нас на девятый этаж. Двери разъехались в стороны с механическим достоинством. Вдоль стены, отделанной не то «под дуб», не то настоящим дубом, стояли небольшие банкеточки, между которыми возвышалась пальма. Не искусственная какая-нибудь, а самая что ни на есть живая. На подвесном, судя по всему, потолке, в милом художественном беспорядке горели встроенные точечные светильники.

— Живут же люди! — завистливо вздохнула Маруся, вспомнив, видимо, наш обшарпанный подъезд с вечно перегоревшими лампочками.

На этаже было всего две квартиры. Дверь в девяносто девятую оказалась приоткрыта.

— Стойте! — прошептала я, останавливаясь.

— Ты чего, Славка? — удивился Шурик.

— Там труп, — я указала дрожащим пальцем на дверь.

— Опять?! — простонала Маня.

Шурка хлопал глазами, силясь понять, кто из нас троих сошел с ума.

— Откуда там взяться трупу? — наконец выдавил из себя босс.

— В кино всегда так: если дверь открыта, значит, в квартире покойник! Мы сейчас войдем, и сразу менты появятся. Попробуй потом объяснить, что это не мы его… того! Ох, что же делать-то? Пропадем ведь! — Подруга схватилась за щечки и приготовилась реветь.

Шурик потряс головой, пытаясь отогнать наваждение, а потом, когда его мозги встали на место, негромко воскликнул:

— Ничего не понимаю! Почему труп? Чей? Откуда?!

— Да чего тут непонятного?! Дверь открыта? Открыта. Следовательно, внутри покойник. Теперь ясно? — Маруська смотрела на Шурика с искренним сожалением.

— Не-а. Я никак не могу уловить связь между открытой дверью и покойником. По мне, так все гораздо проще: консьерж снизу сообщил Карловичу, что мы уже поднимаемся, вот он и открыл дверь заранее.

Желая подтвердить свои слова, Шурка решительно схватился за латунную ручку и громко крикнул:

— Серафим Карлович, разрешите?

Мы с Манькой вытянули шеи в ожидании ответа. Сначала ничего не было слышно. Потом из недр квартиры раздался скрипучий старческий голос:

— Вы опоздали на десять минут, молодой человек. Я слишком дорожу своим временем, чтобы позволить себе роскошь ожидания. Входите же скорее!

— У-у, фашист дряхлый! — проворчал Шурка, переступая порог квартиры антиквара.

Мы с подружкой почувствовали заметное облегчение оттого, что не придется иметь дело с трупом, и тоже вошли внутрь.

Я с любопытством осмотрелась. Вопреки ожиданиям, стены оказались вовсе не круглыми, а самыми обычными. Зато обстановочка впечатляла! Думаю, не каждый музей может похвастаться такими экспонатами: бронзовые статуэтки, золоченые часы, картины в тяжелых рамах, которые сами по себе производили внушительное впечатление. Конечно, я не эксперт в области живописи, но почему-то у меня возникло ощущение, что работы Репина, Серова, Левитана и других мастеров, которые мне не удалось опознать, — подлинные. С потолка свисала тяжелая люстра — сплошь хрусталь и позолота. Мебель тоже была в порядке, в том смысле, настолько антикварная, что даже подходить к ней было страшно. В голове моментально всплыла табличка: «Руками не трогать». Возле изящной низенькой кушетки в агрессивной позе застыло чучело черной пантеры.

— А-а… — начала было Маруська, но под строгим взглядом Шурки осеклась, зажав рот ладошкой.

— Проходите в кабинет, — позвал все тот же скрипучий голос. — Можете не разуваться.

Я посмотрела на свои полусапожки, потом на афганские ковры ручной работы. Неловко как-то топтать произведения искусства сапогами, пусть даже эксклюзивного испанского производства. Сразу вспомнился фильм, где разъяренные матросы и солдаты шлепали кирзачами по мраморным лестницам и ценнейшему паркету Зимнего дворца. Шурка с Маруськой, похоже, сомнениями особенно не терзались. Они смело двинулись на зов хозяина. Со вздохом сожаления, чувствуя себя вандалом, я последовала их примеру.

В кабинете антиквара одна стена все ж таки была полукруглая, та, которая с окном, а вот мебель — все тот же антиквариат.

«Вот бы в туалет заглянуть», — возмечталось мне, но вовсе не потому, что приспичило. Просто было интересно: может, у Серафима Карловича и горшок в стиле «Людовик какой-то»?

Хозяин дома-музея, мужчина лет шестидесяти, встретил нас, сидя в инвалидной коляске. Ноги антиквара окутывал шерстяной плед в черно-желтую клетку. Он совсем не был похож на Плюшкина — именно так, по моему мнению, должен выглядеть любой антиквар. Этот же и выглядел, и вел себя как император на пенсии. Бархатная домашняя курточка пурпурного цвета с атласным воротником и манжетами выгодно оттеняла благородную седую шевелюру Карловича. Из-под мохнатых и тоже седых бровей сверкали совсем не стариковские глаза. На мизинце левой руки дядечки таинственно поблескивало кольцо с бриллиантом, по виду ужасно старинным и дорогим.

«Антиквариат! — восхищенно подумала я и покосилась на Шурку: — Ничего себе друзья у моего начальника! А говорил, он просто коллекционер. Если это коллекционер, то я — королева Англии!»

— Ну-с, господа, — разлепил тонкие губы Серафим Карлович, — я готов вас проконсультировать. Расценки, надеюсь, вам известны.

Я с изумлением посмотрела на Шурку: ни о каких расценках он, по-моему, не говорил. Шеф сделал успокаивающий жест рукой, из которого следовал однозначный вывод — все расходы он берет на себя. Маруська извлекла из своей сумочки пластиковый пакет с таинственной железякой.

— Положите на стол, — велел антиквар. Подруга с готовностью исполнила приказание.

Серафим Карлович подкатил на своей коляске к столу, извлек откуда-то тонкие резиновые перчатки, с величайшей осторожностью вытащил из пакета нашу находку и погрузился в ее изучение.

Минут пять Манька, я и Шурик дышали через раз, зато сердца наши колотились, как сумасшедшие. Потом мы с подружкой стали нетерпеливо попискивать, а Маруська даже рискнула произнести: