Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка

Бедняжка потеряла вкус к колдовству. Она знала великое множество таинственных заговоров, рецептов чудодейственных отваров, но к чему вся эта алхимия, когда все желанное достигнуто. Оно носит короткое имя: Игрек.

— Какая же ты ведьма! — подкалывал Алевтину злой мальчик. — Вегетарианка! Травоядное! — Ангел желал роковых страстей.

Алевтина поведала Игреку даже то, что скрыла от доктора Ознобишина: как летала на ведьмин шабаш, натерев тело зловонной мазью, приготовленной из яда столетней кобры и крокодиловых слез.

Долговязый ангел захлебывался щенячьим визгливым смехом, как от щекотки:

— Ты летала в ступе с помелом в руке?

— Я же не Баба — Яга! — пыталась улыбнуться Алевтина. — От мази все тело горит огнем, а потом сгорает и становится невесомым. Как пушинка. Ветерок подует — и ты воспаряешь…

Шаловливый ангел не верил ни слову своей возлюбленной.

— Что у вас творится на шабаше? Групповуха с чертями?

— Ну почему обязательно групповуха? — обижалась недавняя гетера. — Просто женщины развлекаются…

— Знаю я, как женщины развлекаются!

Знал Игрек только про необузданные любовные развлечения самой Алевтины.

Под уничижительный смех своего ангелочка Ведьма печалилась:

«Если дьявол — это падший ангел, то, может, и ангел — бывший дьявол?»

Несмотря на помехи, чинимые Сизарю недоброжелателями, он приближался к пику своей потусторонней карьеры.

В бане Сизов свел короткое знакомство с телохранителем Коровко Альбертом. Заметив следы укусов на фаллосе дружбана, Сизарь грубовато пошутил:

— Что ж ты свое тело-то не хранишь?

Разомлевший после пива Альберт разоткровенничался с экстрасенсом:

— Кусачая, сука! — речь шла, конечно, о мадам Коровко.

— Ты не раскручен! — упрямо твердил Сизарю знакомый священник отец Никодим, у которого глюк время от времени просил рекомендации в семьи, где имелся свежий покойник. — Твой дар — дар Божий, а не диавольский, он не противоречит вере нашей православной…

— Тогда помоги раскрутиться, батя! — суетился душевнобольной Сизов. — Пообщаться с душой усопшего — дело богоугодное.

— Фифти — фифти! — кротко промолвил батюшка.

— Не понял!

— Когда поймешь, приходи, раб Божий… Ты кем крещен?

— Сизарь я.

— А на иностранца не похож. Когда Господь тебя вразумит, приходи.

Вразумленный раб божий Сизарь вскоре явился к отцу Никодиму.

— По рукам! — согласился глюк. — Тебе половина всей выручки от общения с бессмертной душой и мне половина.

Отец Никодим в задумчивости сунул указательный палец в нос. И произнес сакраментальное:

— Ты, раб божий, еще не раскручен!

Узнав от хранителя тела мэра, что мадам Коровко приказала долго жить, Сизарь уразумел: его час пробил.

Напросившись в дом скорби, глюк вступил в связь с душой новопреставленной Коровко.

— Что она говорит? — взволнованно выкрикнул вдовец Григорий Ильич.

— Она ничего не говорит! — строго ответил Сизарь.

Коровко приуныл.

— Бессмертная душа вашей супруги…

— Она бессмертная? — снова не сдержал волнения Коровко.

— Безусловно. Так же, как и ваша. Грешная душа вашей супруги…

— Она грешная?

— Так же, как и ваша! — осадил мэра Сизарь. — Ведите себя скромней! Она дает мне понять, что не простила пакость, которую вы учинили с черепом Засекина.

Мучимый раскаянием, Коровко застонал.

— И то, что вы пытались изнасиловать свою избирательницу на сцене…

В толстом теле мэра стали зарождаться рыдания, похожие на собачий лай.

— И то, что вы…

— Я понял! — пролаял Коровко.

— И то, что…

— Виноват! Грешен!

— Только, чтоб отомстить вам, она взяла в любовники Альберта!

Любопытствующая публика перестала дышать.

— В любовники — Альберта? — недоверчиво переспросил Коровко, подозревая, что души тоже могут безбожно врать, они ж человеческие!

Толпа скорбящих исторгла из своей среды преступного телохранителя.

— Раиса сама меня попросила… Я… А я… — жалкий лепет оправданья, как было сказано по другому поводу. Судьбы свершился приговор.

— Как мужчина Альберт великолепен… — неделикатно продолжал душеприказчик Сизарь, — но душа его пуста. Поэтому я не знала с ним высокого наслажденья… Из моих вещей отдайте ему нижнее белье…

— Зачем мне! — ужаснулся телохранитель, польщенный тем не менее признанием его мужского дара.

— Он хам… — обнародовал глюк душевные движения покойницы. — Я искусала ему член.

— Это правда? — рогоносец обратился к своему телохранителю.

Альберт со скорбным видом кивнул.

Коровко хотел, чтоб тот немедленно предъявил вещественные доказательства супружеской измены. Но сообразил, что сие в присутствии усопшей станет кощунством. Вдовец отдышался. И произнес громогласно, как на трибуне:

— Я прощаю грешную душу Раисы.

Сизарь сосредоточился, вник в последнее желание бессмертной души. И провозгласил:

— Благая весть! Душа Раисы прощает грешную душу Григория!

Обливаясь очистительными слезами, Коровко и Альберт обнялись.

На другой день отец Никодим сообщил Сизарю:

— Ты раскрутился. Сегодня одна душа сразу после отпевания желает тебе открыться.

— От богоугодных дел никогда не отлыниваю!

Алевтина мечтала поразить воображение Игрека какой-нибудь дьявольской затеей. То, что все живое подле ведьмы жаждало плотской любви, давно уже не трогало Ангела. Жуликоватый Сизарь утверждал, что даже души умерших в присутствии вакханки изнемогают от вожделения.

Тина не верила свистуну. Она надеялась получить отдохновение от неутолимой любовной страсти хотя бы после смерти.

Вместо эффектного трюка у ведуньи вышел конфуз.

Праздник прощания с жизнью зачаровал Игрека. С похоронной процессией он последовал до кладбища. Дважды бедный глюк расставался с жизнью, но столь пышных церемоний не удостаивался. Роскошные похороны привлекли и Ведьму. Ей уже приходилось видеть гробы, обустроенные по последнему слову техники — с факсами и сотовыми телефонами. Новые русские ничем не отличались от язычников, клавших в усыпальницу лук со стрелами или меч. В прежние времена, правда, случалось, и жен клали к покойному мужу. Нынешние вдовы предпочитают оставаться на поверхности земли.

На сей раз в гробу покоилась дама, разодетая, как на бал. Безутешный супруг Коровко и в голове не держал залезть к ней в гроб.

Подле него со скорбным ликом присутствовал Альберт. Вездесущая кладбищенская молва провозгласила, что над гробом усопшей муж и любовник обнялись и простили друг друга.

Тронутая красивой легендой, Алевтина пробралась поближе к рыдающим мужчинам.

Жизнь оказалась красивей худосочных легенд.