Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка

Простота и искренность Мальчикова покорила следователя.

— Как это произошло?

— Вам известно, чей я сын? — вопросом на вопрос ответил глюк.

— Нет.

— Я сын Сатаны!

Коробочкину сразу стало скучно, хотя в черных глазах недомерка в самом деле мерцала инфернальность.

— Вы свободны.

— С какой стати! — возмутился сын Сатаны. — Я еще не успел ничего рассказать! Я убил санитара взглядом! Вы мне верите?

— Мне становится не по себе от его взгляда! — шепнул Ознобишин.

— Тогда дай ему в глаз! — посоветовал майор.

— Меня нельзя судить! — истерично выкрикнул Мальчиков. — Да, я убил Колюню! Но взглядом! Про это нет в Уголовном кодексе!

Иннокентий Иванович согрел сухонькую мальчиковую руку глюка в своих ладонях.

— Угомонись, Мальчиков! Тебя не будут судить!

Бедный глюк был глубоко разочарован.

— Не будут? Когда я гляжу в глаза человеку, он готов выскочить в окно, лишь бы избавиться от моего взгляда! Это проверено!

Рахитик угрожающе вытаращился на майора, но тот не дрогнул.

— Черный глаз? — сжалился Коробочкин над сумасшедшим.

— Точно! — возликовал сын Сатаны.

— Больше на меня так никогда не смотри!

— Обещаю! — милостиво согласился довольный глюк.

Решив, что Сизарь и Мальчиков в мэры не годятся, майор Коробочкин прекратил допрос свидетелей.

Почерковедческая экспертиза не могла утверждать в отношении предсмертной записки санитара ничего определенного. Это спасло гр. Сизова от лишних неприятностей, Станислава Сергеевича — от мороки, а грешную душу санитара от пустых хлопот.

Коробочкин предпочитал иметь дело с нормальными убийцами. Их у него хватало.

Посещение Воробьевки запомнилось Коробочкину еще одним событием личного свойства. Прежде на него Станислав Сергеевич не обратил бы внимания, а нынче такой пустяк на несколько дней засел у него в голове.

По палатам сыщика водила полненькая, краснощекая сестричка Люся.

«Сися стая!» — с удовольствием отметил Коробочкин. Первый взгляд при знакомстве он, по обыкновению, бросил на грудь барышни.

Впоследствии, стоя рядом с Люсей, когда та, гордая возложенной на нее миссией, как экскурсовод, знакомила майора с Воробьевкой, Станислав Сергеевич расслабленно подумал: «Интересно, крепенькая ли у нее жопка?»

Люся перевела на Коробочкина томный, с поволокой взгляд и прошептала: «Только не здесь!»

Коробочкин опомнился. Осознал случившееся. Размышляя об особенностях телосложения медсестры, милиционер машинально запустил сзади руку под халат Люси. Красотка оказалась без платья. На этом приятные неожиданности не закончились. Ладонь Коробочкина размером с лопату проворно скользнула под трусики сестрички. Попка Люси вмиг одеревенела.

Всплеск чувственности гостя остался незамеченным душевнобольными, но Станислав Сергеевич укорил себя за сексуальную распущенность. Ничего подобного раньше с ним не случалось.

Сыщик покинул Воробьевку, не назначив свидания Люсе, чем вызвал глубокое разочарование девушки в работниках милиции.

Несмотря на вероломство майора, Люся позвонила ему на службу и официальным тоном, назвавшись представителем Воробьевской психбольницы, попросила посетить отделение глюков.

— Может быть, вы ко мне зайдете? — вежливо предложил Коробочкин.

— Вместе со всеми больными? — корректно удивилась медсестра.

Станислав Сергеевич согласился навестить божьих детей. Послушал очень сексуальные гудки в телефонной трубке. Посмотрел в окно, чтоб узнать, лето сейчас или осень.

Зеленела весна. На майоре висело четыре убийства и семь изнасилований, два из них групповых.

— Какая жопа даром пропадает! — элегически вздохнул сыщик, очарованный прелестями Люси.

Коробочкин ошибался. Даром ничего не пропадало. Всем своим видом Люся дала это понять нахалюге.

Но вызывала она милицию в Воробьевку все-таки не за тем. Люсю беспокоило душевное здоровье Ознобишина.

В конце рабочего дня она зашла в ординаторскую. Иннокентий Иванович сидел в кресле в глубокой прострации. На полу валялась упаковка от снотворного. Люся прикинула: доктор проглотил не меньше двадцати таблеток. Не реагируя на появление медсестры, он продолжал меланхолично жевать горькое лекарство.

Люся спасла самоубийцу, насильно напоив его водой из крана.

— Конечно, надо было промыть Иннокентию Ивановичу желудок через зонд, — оправдываясь, проговорила Люся, — но я одна с ним не справилась бы… А утечки информации не хотелось…

Судя по всему, Ознобишин не собирался уходить из жизни, а проглотил кучу снотворного в глубокой задумчивости. Так же бессознательно, как сам Коробочкин обследовал интимные уголки тела аппетитной барышни.

— Проводите меня на место преступления! — попросил сыщик свидетеля.

— Преступления? — Люсины голубые глаза потемнели.

В ординаторской никого не было. Оказавшись там, Коробочкин запер дверь на щеколду.

— Это еще зачем? — не поняла Люся.

— Вопросы здесь задаю я! — привычно ответил Станислав Сергеевич.

— Сами и давайте на них ответы!

— С удовольствием! — физиономия боксера дрогнула и расползлась в улыбке. — Ты прямо балдеешь от моего шарма…

— Лучше помолчи… — слабея, прошептала Люся, потому что теплая ладонь милиционера прошлась по проторенной дорожке, скользнув под халат.

Вторая рука помогла первой, освободив девушку от лишней одежды.

Прелестное создание обняло бычью шею сыщика, но он для более глубокого знакомства повернул барышню к себе спиной.

Поэтическое настроение Люси улетучилось, когда Коробочкин попросил ее в неэстетичной позе крепко ухватиться за ручки кресла.

Станислав Сергеевич считал, что, прибыв в Воробьевку по служебной надобности, осуществляет здесь гуманитарную миссию. Обманывать ожидания женщин было не в его правилах.

И самое главное: во время суетливых телодвижений с сестричкой майор все время отмечал, что, в отличие от своего предыдущего визита в психушку, действует по своей воле. Хотя и по воле Люси, конечно.

Ознобишин взял с Люси слово никому не рассказывать о его чудачестве: подумаешь, в задумчивости сжевал пригоршню снотворного! С кем не бывает!

На всякий случай Коробочкин уточнил у медсестры: не было ли в ординаторской кого‑нибудь, кроме доктора?

Нет. Но кто-то выходил оттуда, когда Люся еще сидела на посту.

— Псих? — спросил Коробочкин.

— Других не держим!

Сыщику вспомнилось временное умопомешательство господ Коровко и Засекина, не говоря уж про незабвенного Колюню, а Люсе — его собственное:

— Ты чего ко мне в трусы при всех полез?

— Озверел, — в задумчивости промолвил сыщик.