Лариса Бесчастная - Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники

— Эй, Горби, ты ей и лафетник дай! Не из горла же ей пить. Она баба тонкая…

— Эк, как ты выслуживаешься перед Бригадиром… — пробурчал тот, но приказ выполнил и через пару минут сунул мне в руки стакан.

Видимо от нетерпения Горби забыл закрыть окошко и, готовя себе постель, умываясь и застирывая кровь на кофточке, я хочешь-не-хочешь слушала их перлы и инсинуации.

— Слышь, Бэтман, а чего они так с этой бабой носятся? Бригаду за ней Самбэк послал, на руках к нам принесли, чистую простынь затребовали… Ты там возле них крутился: может чо узнал?

— Да я и сам не врубился. Самбэк велел, вот они и тужатся. То ли она что-то видела, то ли знает, где много Гаррика лежит… И вроде Самбэк хочет её к нам взять… К Берлиозу отвести… Должно быть, в кролики определят. Или пробирки мыть. Или типа того… душманов охмурять… Не знаю, блин, не понял…

— Такую? Она же с фасоном! И хлипкая… Разве она будет на хозяина работать?

— На допинг посадят — и куда она денется? — деловито возразил Бэтман. — Сначала вколят чуть, а потом дозняк набивать будут… И нет базара! — и внезапно заорал: — Эй, братан! Ты чего баяны валяешь! Заразу подхватить хочешь? У меня и так верёвки гудят, весь уже синий! Глянь-ка!

— Да-а-а… — протянул Горби после короткого затишья, — знатный у тебя кукляк! — и сипловато захихикал.

— Чего ржёшь? — рассердился Бэтман. — Пелик на «точке» схватил? Или Люси нализался? Весело ему, блин! Придурок удолбленный… Надуделся, так скажи! Я сэкономлю дозу, не буду на тебя переводить…

— Не! — испугался придурок и в порядке задабривания поделился сенсацией: — я на видле слыхал, Харлам нашему собирается стрелку назначить… Не поделили чо?

— Стрелку?! — поразился Бэтман и присвистнул: — Вона как! Я в умате!.. То-то Бригадир смурной весь… и не базарит совсем. Весь как каменный…

— Боится, небось, — предположил Горби, — кому же жить не охота?

— Кто боится? Бригадир?! — до глубины всей своей порочной души возмутился верный почитатель любимого мною бандита. — Да он знаешь сколько стрелок разрулил и похерил?..

— Остынь, Бэт! Возьми-ка, лучше жгут… Я уже вжарился.

Наступившая вслед за этими словами тишина подсказала мне, что оба мои охранника уже в пути за «галюнами», и, дабы не слушать, как они будут озвучивать состояние экстаза и беседовать с призраками, я закрыла окно в их чуждый мне мир. И стала укладываться.

Но о каком сне можно было говорить, если я ощущала себя в сырой зловонной клоаке с маленьким окошком на волю, на которой всё было так страшно?!

В голове кружились обрывки сегодняшнего бесконечно длинного дня, рикошетили выстрелы, мелька ли лица Ва ньков, Азиата и чёрные маски. И всякий раз, как я вглядывалась в эти маски, стараясь разглядеть родные черты любимого, я впадала в ступор и стыла. Потом через озноб и страхи пробивался голос Сергея, но его перекрывали взвизгивание Лидии и смертный мат Кота…

Господи! Да уж не переоцениваешь ли ты мои силы? Что же ты валишь и валишь испытания на мои хрупкие плечи? Разве мала моя ноша? Да ещё и назавтра мне обещан трудный день… Какой-то Берлиоз… А может быть, у них есть и Азазелло? Что за шабаш меня ожидает? Я не всё поняла из стёба наркоманов, но то, что «кролик» это подопытное животное, догадаться было несложно. И что на мне будут испытывать? Неужто наркотики? Тогда зачем они придуриваются и обходятся со мной, как с человеком?

Нет! Хватит об этом! Надо решительно гнать из головы всех бандитов, в том числе образ падшего любимого! Буду думать о хорошем! Были же сегодня и светлые минуты? Например, Люля и её рыжий котёнок… И Миша… Ведь это он устроил погоню за буммером! Больше некому. Мишенька… Он спасал меня, не то что этот… Каменное лицо Сергея попыталось вытеснить утреннюю улыбку Михаила, но я не позволила: прочь! Ты моё горе. Ты предал нашу любовь. А вот Миша… Мишутка…

Запах ромашкового крема Михаила окутал меня и я забылась…

Утро было тихим и тревожным. Подозрительно тихим и томительно тревожным. Я взглянула в зарешеченное окно и поняла, что ещё очень рано и что пробуждающийся майский день будет дождливым. Что он принесёт мне, этот день? А вдруг это последний день моей жизни? Как странно… Я не чувствую страха… Я готова ко всему. И если придётся мне погибнуть… то я должна принять свой жребий чистой, а не кулёмой задрипанной!

Я возбуждённо вскочила и поспешила к удобствам, скрытым за полиэтиленовой занавеской.

Вода была холодной и отрезвляющей. Мыться у умывальника было неловко, но мне удалось освежиться. Жалко чистого белья у меня нет… Тогда надо почиститься… Я старательно вытрясла одежду и чуть не потеряла шифровку. Тупо посмотрев на загадочные цифры и буквы, я старательно свернула записку и спрятала в карман.

Почему я до сих пор не избавилась от этой улики? Свидетельства того, что я не только унесла чужую сумку, но и соизволила ознакомиться с её содержимым? Значит, это зачем-то нужно? Ладно. Пусть себе лежит… Запустив обе пятерни в свои кудри, я «причесалась» и села к окну. Дождь идёт. Как тогда… Когда мы прощались с Сергеем…

…Дождь омывал небольшие окна старого дома и оттого пейзаж за его окном расплывался как мираж. Или он расплывался из-за пелены слёз на моих глазах?..

Мы лежали тесно прижавшись друг к другу и смотрели в окно, где багрянел и золотился старый заброшенный сад. Руки Сергея были горячими и сильными — так крепко он прижимал к себе моё уставшее от самозабвенных ласк тело.

— Когда я вернусь, этот дом уже будет чужим… — рассеянно обронил Сергей. — Но мы всё равно придём сюда. На экскурсию…

— Да, — сказала я и спрятала лицо у него в подмышке.

— Мы придём с тобой и скажем ему: «Спасибо тебе, друг, за приют двум любящим сердцам… Видишь, мы вместе. Мы не предали свою любовь!»

— Да, Серёженька, — пролепетала я, вдыхая острый и дурманящий запах своего первого и единственного мужчины.

— А потом я куплю тебе белое платье с пышной-пышной юбкой, с такой же пышной, как та, в которой увидел тебя впервые. Я обласкаю на нём каждую складочку, чтобы тебе в нём было уютней, и поцелую оба бугорка на груди… И понесу тебя на руках к венцу… При всём честном народе, чтобы все видели, как сильно я тебя люблю!

— Да, любимый, — прошептала я и всё-таки заплакала.

Сергей извлёк меня из моего укрытия и, уложив на себя, стал целовать моё лицо:

— Не плачь, Никуша… Время пролетит быстро… Я вернусь и буду любить тебя ещё крепче и сильнее… Потому что армия сделает из меня настоящего мужчину.

— Ты уже настоящий! — возмутилась я и ещё пуще залилась слезами: — Ты такой настоящий и такой красивый, что там на тебя набросятся все офицерские жёны и дочки! И ты меня забудешь… Серёженька!.. Я без тебя не смогу…