Таня Танк - Няка

– Да я бы не притронулся к такому рулету.

– Ну тогда не знаю, – вздохнула Алина.

– А я знаю, – разгорячился Костик. – Все так хотели со мной выпить, а я из страха показаться высокомерным никому не отказывал. Вот и надрался в зюзю. Но сейчас мне уже лучше, и я поеду домой.

С этими словами он резво сел в кровати и откинул одеяло. Алина мельком глянула на его поджарое тело и отошла к окну.

– Э, а где мои вещи? Не могу же я ехать домой голым. Хоть бы трусы оставили…

– Ты никуда не поедешь, Кость.

– Но я чувствую себя вполне нормально. И мы с тобой сейчас где-нибудь отметим мое выздоровление, да? Мне нужно тебе кое-что сказать… Как я выгляжу? У тебя есть зеркальце? Нет? Ладно, я сейчас…

И он застучал босыми пятками по направлению к коридору. Алина не сдвинулась с места. В таком виде далеко он не уйдет, сейчас его сцапают и водворят в палату… Вдруг отделение огласил визг. Судя по громкости и разнообразию модуляций, визжало сразу несколько женщин.

– Господи, – пробормотала Алина и поспешила в коридор, – голого мужика, что ли, не видели?

Стражнецкий навзничь лежал на полу, а подле него с ваткой, смоченной в нашатыре, суетилась самая старшая из медсестер. Три молоденькие стояли поодаль, кидая на пациента опасливые и вместе с тем любопытные взгляды.

– Где догляд? Где уход? – заворчала на Корикову медсестра. – Почему вы позволили тяжелому больному самовольно покинуть палату? От вас никакого проку…

– Простите, пожалуйста. Я не смогла с ним справиться…

– А ну помогите мне. Кладите его руку себе на плечи… На счет «два» поднимаем и тащим…

Стражнецкий быстро пришел в сознание, но его состояние значительно ухудшилось.

– Алин, скажи честно, что со мной? – хрипло зашептал он. – Это свиной грипп?

– Нет, что ты, – попыталась улыбнуться Корикова. – Просто у тебя очень высокая температура.

– У меня губы ничего не чувствуют. Язык словно онемел. Что это?

– Это яд, Костя. Яд пурпурной синявки.

– Чепуха какая-то… Скажи правду: есть хоть один шанс, что я умру?

– Нет-нет, – заверила его Алина, с трудом сдерживая подступивший к горлу ком. – Это не опасно для жизни. Ты обязательно выздоровеешь.

– И начну новую жизнь, – слабо улыбнулся Стражнецкий и потянулся к ее руке. – Если ты меня простишь…

– Спи, спи, – и Алина положила руку ему на лоб. Погладила волосы, очертила брови, глаза, нос, губы…

Лишь когда Костик уснул, она позволила себе тихо поплакать. Надежда на благополучный исход почти покинула ее.

Понедельник и вторник прошли точно так же. Больной был крайне слаб, ничего не ел. Вдобавок ко всему у него пожелтели склеры глаз. Завотделением тихо качал головой:

– Печеночная недостаточность усугубляется. Хорошо, хоть трансфузия плазмы помогает – коагулограмма стала получше…

– У него есть хотя бы один шанс?

– Я не господь Бог, чтобы делать такие прогнозы, – вздохнул доктор. – Летальность при отравлении пурпуксином очень высока…

– Но почему тогда он не погиб сразу? Значит, организм сопротивляется?

– Это яд замедленного действия. Но в ближайшие дни все должно проясниться.

Алина по-своему истолковала слова доктора. Она решила, что завтра-послезавтра начнется выздоровление.

– Потерпи еще немного, – сказала она Косте. – Скоро тебя выпишут. Я позвоню Кате и попрошу привезти тебе вещи.

– Не надо ей звонить, – буркнул Костик. – Отрезано. Я не вернусь. Скоро у меня начнется новая жизнь.

– В Москве?

– В Москве, Эмске или где-нибудь в другом месте – но новая. Долой эти ложные ориентиры, тараканьи бега, лицемерную любовь. Мне нужно дело по душе и любимая женщина рядом.

– И такая есть на примете? – улыбнулась Алина.

– Давно, – и Костя поцеловал ей руку.

Корикова ничего не ответила и перевела взгляд за окно.

– Наверно, тебе трудно меня простить, – заговорил Костик. – Но я ничего не понимал в этой жизни! Я считал, что счастье – это иметь шикарную квартиру, заседать в Эмской Раде, отдыхать на Бали и тусоваться по стрип-барам. И чтобы приблизиться к этому, я сделал ложный шаг. Женился на избалованной, безмозглой, бессердечной стерве. Что же удивительного…

– Не говори так о ней, – перебила его Алина. – Отчего же ты вдруг прозрел?

– Я несчастлив, Алин. Я потерял вкус к жизни. Меня ничто не радует, ничто не огорчает. У меня нет никаких радостей, кроме вечернего бокала коньяка и сигары. Мне неинтересно то, чем я занимаюсь. Эти бесконечные заседания, совещания… Все равно я там лишь исполнитель, статист. Светлые перспективы оказались ограничены этой лживой ячейкой, куда я вступил опять-таки против своей воли. Я раньше думал, что богатые живут очень интересной и насыщенной жизнью. И это оказалось фикцией! Я думал найти утешение в женщинах, но и в них перестал влюбляться!.. Но я не верю, что все потеряно. Если я и свернул не на ту тропку, могу же я вернуться на правильный путь? Как ты считаешь?

– Можешь. Безусловно, можешь. Но ты должен понимать, что масштабы перемен будут грандиозны. Ты готов отказаться от своего статуса, выйти из политсовета «РВС», перестать мелькать на экранах и вылететь из списка самых влиятельных?

Стражнецкий замолчал, но через пару секунд выпалил:

– О боже! Конечно, готов. Все, что ты перечислила – суета, пустота и ложь. Мы с тобой уедем в другой город… лучше на море… купим виллу… ты будешь разводить розы, а я – ставить химические опыты, выводя формулу моей мечты. Знаешь, в юности я хотел создать одно вещество… ну ладно, это неинтересно… А по вечерам мы будет ходить на набережную и прямо на виду у всех танцевать румбу. Я научу тебя… Так и проживем свои дни в гармонии и любви.

– А ты знаешь, сколько стоит вилла? – усмехнулась Корикова. – У меня нет таких денег.

– Зато они есть у меня. Вернее, будут.

– Откуда?

– Ну, мы с амебой кое-что нажили. Да еще один проектик намечается…

– Боже, ты говоришь о новой честной жизни и тут же рассказываешь мне, как «обуешь» жену при разводе. Ты сам-то понимаешь, что неисправим? И неужели ты думаешь, что я соглашусь выйти замуж за человека, оставившего на бобах жену и детей?

– Но это вынужденный шаг. А потом мы с тобой заживем очень счастливо…

– Согласившись на это, я подпишусь под приговором себе самой. Потому что, когда спустя энное количество лет под бульдозер твоей рефлексии попаду уже я, ты точно так же откажешься от меня, а свою якобы любовь назовешь ошибкой… Как тебе можно верить?

Вне себя от возмущения, Алина вырвала у него руку и отошла к окну.

– Какая ты чистая, порядочная, – донеслось ей вслед. – А я действительно глубоко порочный и заблудший человек. Ориентиры напрочь сбиты. Видишь, я даже не могу отличить черное от белого, добро от зла… Но ведь ты поможешь мне? Только с тобой я смогу стать другим… вернее, самим собой, только настоящим… Если ты скажешь «нет», лучше мне сдохнуть здесь и не мучать ни себя, ни людей…