Пьер Сувестр - Фантомас – секретный агент

— Только бы за нами не следили! — пробормотала она.

Офицер спросил:

— Кого вы боитесь?

Убедившись, что рядом нет никого, кто мог бы слышать ее слова, Тереза решилась сказать все.

— Вы спрашиваете себя, конечно, милый друг, почему моя жизнь все эти годы была окружена такими таинственными предосторожностями; вы хотели бы знать, почему барон де Наарбовек старается изо всех сил, чтобы мое истинное имя оставалось неизвестным. И вы правы: я уже давно задавала себе тот же вопрос. Когда несколько недель назад я впервые заговорила об этом с бароном де Наарбовеком и сказала, что хочу, наконец, стать той, кто я есть, то есть Терезой Овернуа, мой приемный отец ответил, что это невозможно, что произойдут ужасные несчастья. Я настаивала. Я хотела знать, какие несчастья, и барон де Наарбовек сообщил мне следующее. По его словам, со времени смерти моей бабушки, нас — меня и всех моих близких — преследует не только ужасный рок, но и некое существо, которое, по неизвестным причинам, постоянно стремится сеять смерть и страх среди тех, кто нас окружает. Барон де Наарбовек не хотел говорить об этом, но я его заставила. И вот так я понемногу узнала подробности тех драм, которые омрачили мое детство и раннюю юность. Читая в библиотеке старые газеты, я заметила, что во всех делах, частных или даже судебных, которые так или иначе нас касались, фигурировало одно и то же имя, имя грозное и легендарное, имя, о котором думают, но боятся его произнести…

Молодая девушка еще больше понизила голос и сказала:

— Имя Фантомаса!

Анри де Луберсак был ошеломлен. Рассказ Вильгельмины показался ему неправдоподобной историей, придуманной с целью ввести его в заблуждение. Он полюбил эту девушку, считая ее искренней, честной, чистой, воспитанной в благородной, изысканной среде, — и вдруг на его глазах разверзлась пропасть между ним и той, которая теперь казалась ему авантюристкой.

Множество мелких фактов вспомнилось лейтенанту, и среди них один, может быть, самый важный: что соединило в доме де Наарбовека самого барона, его приемную дочь и загадочную мадемуазель Берту, чья роль в занимавших Анри де Луберсака делах была более, чем подозрительна?

Между тем Вильгельмина продолжала свою исповедь. Она доверчиво открывала сердце лейтенанту, молчание которого принимала за одобрение.

— Фантомас! — говорила она. — Сколько раз мне снилось это ужасное существо! Сколько раз я боялась, что он обратит свое страшное внимание на мою достойную жалости особу. Барон де Наарбовек, как будто предчувствуя что-то, не раз старался меня успокоить, но, по странному совпадению, всякий раз, как мы заговаривали о Фантомасе, происходила драма, поражавшая нас и заставлявшая вспоминать прежние факты его чудовищного существования.

Де Луберсака все меньше и меньше трогали слова молодой девушки.

«Все это комедия, и комедия довольно грубая, придуманная, чтобы отвести мои подозрения».

Теперь офицер принял решение. Он встал, подошел к Вильгельмине и спросил ее в упор:

— Вильгельмина де Наарбовек, или Тереза Овернуа, это все равно, я хочу знать правду, признайтесь: вы были любовницей капитана Брока?

— Что вы говорите?! — воскликнула девушка, гордо выдержав взгляд офицера. Вильгельмина смертельно побледнела, губы ее дрожали. Ей вдруг стала ясна недоверчивость человека, которому она в своей невинности раскрыла сердце.

Огромная пустота воцарилась в этой чистой душе… Несчастная чувствовала, как ситуация, действительно странная, но вовсе не бесчестившая ее, превращала ее в парию, ставила не только вне человеческих законов, но и вне законов любви. Какое-то мгновение она думала объясниться, оправдаться… но отступила…

Разве теперь это важно, если Анри потерял к ней доверие, если мог бросить ей в лицо такое обвинение?

— Вы оскорбляете меня, — сказала девушка, — возьмите назад свои слова; я требую извинений!

Офицер возразил:

— Мне не в чем извиняться. Я не верю вам, мадемуазель!

Девушка поспешно направилась к двери, сбежала по ступенькам церкви и вскочила в проезжавший фиакр. Офицер, который последовал за ней, услышал ее последние слова, брошенные презрительно:

— Прощайте, сударь, навсегда!

Анри де Луберсак пожал плечами. Возможно, он испытывал угрызения совести, во всяком случае — неуверенность…

Вдруг он вздрогнул: мелькнул чей-то силуэт, какая-то неопределенная фигура, словно тень, показалась под церковной аркой и быстро скрылась. На этот раз Анри де Луберсак не сомневался, что во время его свидания с Вильгельминой за ними следили!

В тот же день, когда Вильгельмина де Наарбовек и Анри де Луберсак окончательно расстались на ступенях церкви Сен-Сюльпис, происходили странные события.

Было около полудня, когда капрал Винсон, после прибытия в Париж заключенный в тюрьму Шерш-Миди, услышал, что кто-то поворачивает ключ в двери его камеры. Двое тюремщиков позвали:

— Батлер!

Несчастный изменник вышел в коридор.

— Батлер, — сказал один из тюремщиков, старый служака с медалью за Тонкин, — вас переводят в здание Военного совета, где вы займете камеру № 26. Наша тюрьма только для осужденных, а вы пока еще обвиняемый и не можете тут оставаться.

Все это имело мало значения для мнимого Батлера; из всех этих объяснений он понял одно: чтобы перебраться из тюрьмы в камеру в здании Военного совета, он должен перейти улицу Шерш-Миди в сопровождении двух тюремщиков. Несчастный капрал задрожал от волнения при мысли, что его позор хоть на миг станет достоянием любопытной толпы. Но бедняга был вынужден сказать себе, что это лишь начало его крестного пути, что ему придется еще вынести неприятные допросы, ужасные очные ставки, что он должен будет когда-то предстать перед своей обожаемой матушкой, — и этого он боялся больше всего. Потом будет суд в Военном совете, в присутствии публики, приговор; разжалование перед войсками; наконец, казнь. Капрал, не сумевший умереть вовремя, должен был вооружиться мужеством, чтобы испить горькую чашу до дна.

— Пошли! — скомандовал один из тюремщиков.

Капрал покорно дал надеть на себя наручники и в сопровождении двух тюремщиков вышел из тюрьмы. Дневной свет ударил ему в глаза, заставив зажмуриться, и капрал пошатнулся, но тюремщики его поддержали.

Вокруг было множество прохожих, но они не обращали никакого внимания на эту вызывающую жалость группу: между тюрьмой и Военным советом, здания которых находились друг против друга, постоянно водили заключенных и обвиняемых.

Тем не менее, капрал, очевидно, был очень сильно взволнован, потому что неожиданно, глубоко вздохнув, почти захрипев, он рухнул на землю. Тюремщики подняли его и буквально донесли до входа в Военный совет. Несколько любопытных, удивленных необыкновенной бледностью заключенного, который, казалось, был в обмороке, хотели было войти следом. Но стражники поспешили запереть ворота, ведущие во двор Совета, и, прежде чем отвести капрала в камеру, посадили бесчувственного беднягу на стул в будке сторожа.