Пьер Сувестр - Фантомас – секретный агент

— Вы уедете на несколько часов позже, милый друг, и возьмете себе лишних восемь дней…

Фандор сдался — в таких ситуациях не спорят, и потом он был в выигрыше от этой комбинации.

— Милый Фандор, — начал «Большой патрон», — как вам известно, мы вчера напечатали заметку о смерти одного артиллерийского офицера, капитана Брока. Смерть довольно загадочная: этот капитан, принадлежавший ко Второму бюро Генерального штаба, то есть к разведке, имел широкие знакомства. Я только что говорил с министром внутренних дел и военным министром; оба они сходятся на том, что, не предавая этот случай огласке, мы должны произвести секретное и очень тщательное расследование. Вы — единственный человек в газете, обладающий ловкостью и тактом, нужными для такой операции.

Через час после встречи с господином Дюпоном Жером Фандор, засучив брюки и подняв воротник пальто, переходил под дождем площадь Инвалидов, кое-где слабо освещенную газовыми фонарями. Журналист подошел к улице Фабер, посмотрел на номер дома прямо перед собой.

Фандор машинально повторял наставления своего патрона: «Возьмите интервью у барона де Наарбовека, познакомьтесь с молодой особой по имени Бобинетта, узнайте обитателей особняка, где живет этот известный дипломат…»

Найдя нужный особняк, журналист решил получше ознакомиться с местностью. Обогнув ряд домов, ограниченных Университетской улицей, он вышел на авеню Тур-Мобур, чтобы установить, имеет ли дом Наарбовека два выхода. На первый взгляд, это казалось совершенно бесполезным, но Фандор был слишком сыщик в душе, чтобы пренебречь малейшей подробностью.

В особняке было два выхода: один, на авеню Тур-Мобур, предназначался, видимо, для прислуги. Фасад дома выходил на улицу Фабер. Задний двор отделял его от авеню Тур-Мобур. В доме было четыре этажа.

Фандор вернулся на площадь Инвалидов и некоторое время прогуливался под деревьями; без четверти семь он посмотрел на часы и, не видя света в окнах второго этажа, ставни которых, однако, были открыты, заключил, что обитатели, должно быть, еще не вернулись.

Как будто в подтверждение этого элегантный лимузин остановился перед домом Наарбовека. Мужчина средних лет вошел в подъезд. «Наарбовек!» — подумал Фандор и не обманулся. Он, видел, как автомобиль обогнул дом, и сказал себе: «Машина уехала, хозяин больше не выйдет!»

Потом в дом вошли две молодые женщины. Прошло еще двадцать минут. Комнаты второго этажа, до тех пор темные, одна за другой освещались, особняк, казалось, пробудился. Фандор собирался уже позвонить, но тут к дому подъехало такси.

Фандор приблизился к нему в момент, когда пассажир расплачивался. Это был элегантный молодой человек, изящный, с очень светлыми волосами, тонкими длинными усами на галльский манер; манера держаться выдавала его профессию: без сомнения, это был офицер в штатской одежде.

«Вероятно, у барона сегодня званый обед… Черт возьми, я тоже пообедаю! Дам ему часа полтора отдыха, я потом свое наверстаю».

Журналист знал по опыту, как неприятно интервьюировать людей, когда они торопятся, ждут кого-нибудь или голодны; он знал, кроме того, что после хорошего обеда они расположены к болтовне и даже к откровенности.

Фандор отправился в соседний кабачок и устроился за столом, за которым сидели кучера и слуги.

Через три четверти часа он вышел оттуда, плохо пообедав, но вполне удовлетворенный полученными знаниями о частной жизни лица, к которому собирался идти.

Фандор мог бы теперь сказать, в котором часу встает Наарбовек, каковы его привычки, постится ли он по пятницам и сколько платит за свои сигары.

— Господина де Наарбовека, пожалуйста!

Жером Фандор звонил у главного входа с улицы Фабер. Появившийся вежливый швейцар рассматривал вновь прибывшего с некоторым удивлением, возможно, вызванным визитом в столь поздний час.

И правда, пробило девять часов.

— Да, он живет здесь, мсье, — ответил слуга.

Фандор протянул свою визитную карточку и рекомендательное письмо Дюпона.

— Будьте добры передать это, — попросил он, — и узнайте, сможет ли господин де Наарбовек принять меня.

Швейцар, решивший, что посетитель слишком хорошо одет, чтобы заставлять его ждать у дверей, знаком пригласил молодого человека следовать за ним. Они поднялись по ступенькам, швейцар позвонил; сейчас же появился ливрейный лакей и взял из рук швейцара карточку и письмо.

— Будьте добры подождать здесь минуту, — сказал лакей довольно любезно, — я пойду узнать, примет ли вас господин.

Фандор остался один в большой прихожей, меблированной в стиле Ренессанса.

Лакей поспешно возвратился.

— Не соблаговолит ли господин следовать за мной?

Сняв пальто, Фандор повиновался.

Прихожая оканчивалась большой лестницей, украшенной изумительными перилами с изящным орнаментом, произведением мастеров кузнечного искусства XVII века.

Слуга открыл дверь, ведущую в великолепный салон для приемов, где мебели было немного, но вся она принадлежала веку Людовика XIV. В стеклах маленьких стенных панно отражались семейные портреты большого мастерства и еще большей мемориальной ценности.

Миновав эту комнату, они прошли еще через несколько более интимных комнат столь же изысканного вкуса.

Наконец, в курительной слуга указал Фандору на стул и исчез.

«Ну и ну! — подумал репортер, оставшись один, — этот дядя неплохо устроился. Похоже, занятие дипломатией за счет Гессен-Веймарского короля может неплохо прокормить…»

Размышления журналиста были внезапно прерваны. Дверь открылась, и вошла очень элегантная молодая девушка.

Фандор встал, приветствуя ее.

— Присядьте, мсье, — пригласила она и села сама.

«Это его дочь, — подумал Фандор. — Вот неудача, дипломат не примет меня; с одной стороны, жаль, но с другой… эта восхитительная особа…»

— Вы просили, мсье, свидания с господином де Наарбовеком, — начала молодая женщина, — речь идет, без сомнения, об интервью? У господина де Наарбовека принцип — он не разрешает писать о нем в газетах, поэтому не удивляйтесь…

Фандор покачал головой и улыбнулся. Такое вступление ему было хорошо знакомо и вовсе не обеспокоило. Он знал по опыту, что, согласившись принять репортера, люди уже заранее сдавались. «По крайней мере пять минут я буду слушать уверения, что ее отец не желает со мной говорить; после этого он придет сам и расскажет все, что мне нужно узнать».

Поэтому Фандор слушал рассеянно. В какой-то момент он вставил:

— Ваш отец…

Но собеседница улыбнулась и остановила его:

— Извините, мсье, — сказала она, — вы ошибаетесь. Я не мадемуазель Вильгельмина де Наарбовек, как вы полагаете, я лишь ее компаньонка; осмелюсь даже прибавить — друг дома, меня зовут мадемуазель Берта.