Оксана Обухова - Танцуют все

Прежде чем вскрыть «дипломат», Алиса плотно задвинула шторы и прислушалась к звукам заcыпающего дома. Прокрутив в голове с десяток тревожных мыслей, она вернулась к письменному столу, склонилась над «дипломатом» и стала напоминать хирурга, готового залезть в чрево распластанного перед ним больного.

Чрево было запечатано шифровым замком.

— Где бы молоток и долото раздобыть? — пробормотала Алиса и подняла на меня глаза. В них плескался хищный блеск охотника за сокровищами. — У Ванны долото есть?

Я пожала плечами и забилась в угол дивана. Вскрытие чужих кейсов — занятие мерзкое, энтузиазм подруги раздражал, и я выдала текст. Совершенно серьезно.

— Послушай, там не тикает? Вдруг ты бомбу стащила?

Алиса отнеслась к реплике не менее серьезно и приложила ухо к гладкой кожаной поверхности.

— Тихо.

— На кафедре есть счетчик Гейгера, — едко заметила я. — Советую дождаться утра… — Алиса задумалась, и я продолжила страшилку: — Гляди, подруга… облысеешь.

Подруга машинально пригладила шевелюру и обвела взглядом нашу длинную, словно пенал, комнату. Похоже, прикидывала, как будет смотреться миниатюрный ядерный взрыв в помещении размером 9 на 3,2.

— Пойду у Ванны пошарю, — задумчиво сказала Алиска и, напевая:

«Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят», вышла.

Анна Ивановна — наша квартирная хозяйка и очень милая старушка. Первое время Алиса звала ее «Анна Ванна», потом и этого показалось много, и в приватных беседах Фомина сократила имя хозяйки до краткого — «Ванна».

Три с половиной года назад у Анны Ивановны умерла сестра, и старушка осталась наедине с равнодушным кастрированным котом Арнольдом и древним разросшимся фикусом.

Мы пришли по объявлению: «Пожилая дама сдаст комнату двум аккуратным девушкам-студенткам». Плату Анна Ивановна попросила символическую, но поставила одно условие — летом, пока она гостит на даче брата Мити, мы должны приглядывать за квартирой и поливать фикус.

Комната в центре Москвы за охрану и фикус — сказочная удача. К этому мы пообещали быть аккуратными, не водить мужчин, убираться в местах общего пользования, бегать по магазинам и в аптеку, не шуметь после одиннадцати, иногда читать письма родственников с неразборчивым почерком и, главное, — беречь электроэнергию.

За это нас регулярно угощали борщом и стихами Сергея Есенина. Их наша Ванна декламировала с придыханием и слезой. Особенно забавно звучали в ее исполнении строки о московских кабаках и пьяницах.

Впрочем, если быть справедливой, в юности Ванна была редкой красавицей и вполне монтировалась с богемным стилем жизни.

— Каждое утро дребезжащим голоском Анна Ивановна напевала романсы (не только на стихи Есенина) и ностальгировала по ночам бессонным не от старости. Мы пили на кухне кофе и медленно просыпались под воспоминания хозяйки, звучавшие складно и романтично.

Иногда в устных мемуарах проскальзывали имена знаменитостей начала прошлого века. Мы несколько раз пытались вычислить действительный возраст нашей Ванны, но на хитрые наводящие вопросы хозяйка взмахивала сухонькой лапкой в росчерке голубых вен, звенела перстнями, ставшими великоватыми для цепких подагрических пальчиков:

— Ах, детоньки, я живу столь долго… — кокетливо вздыхала и, пока два чистых листа бумаги не убежали в институт, переходила в воспоминаниях на очередного поклонника. Иногда генерала, иногда стоматолога, иногда артиста императорского театра.

Впрочем, в остальном наша Ванна маршировала вполне в ногу — ела пророщенные бобовые и пшеницу, следила за содержанием холестерина и ходила на митинги и «в мюзиклы», Нового президента она называла «душкой» и верила в Будущее Великой России.

Долото Алиса не нашла и вместе с молотком принесла массивный кухонный нож для разделки мяса. Я демонстративно легла, накрылась одеялом и отвернулась к стене и знакомому цветку на обоях.

Замки «дипломата» хрустели и скрежетали под железом, Фомина долбила молотком по ручке ножа и стонала:

— Крепкие, заразы.

Трудилась подруга с полной самоотдачей.

Наконец последний удар, звук падающего на пол молотка, тихий свист и молчание, разреженное легким шелестом.

— У кого бы десять штук «зелени» до полумиллиона занять? — громко спросила Алиса. — Наденька, у тебя не найдется?

— Ты о чем? — начиная догадываться, я развернулась.

Фомина сидела на полу перед раскрытым «дипломатом» и любовно гладила пачки долларов, забивающие его вспоротую внутренность. Аборт прошел удачно.

— Фальшивые? — с надеждой спросила я.

— Не похоже, — сурово ответила подруга. Ее лоб покрыли мелкие капельки пота, и Алиса смахнула их тыльной стороной ладони. — Интересно, Гуля дома?

Гуля — толстый лысый мужик из соседней коммуналки. Он копил деньги на отдельную квартиру, некоторое время назад подвизался в кидальном бизнесе и о валюте знал все. Недавно Гулю до обморока напугали органы, обманывать граждан он завязал, но ночью разбуди — фальшивку от настоящей купюры отличит.

— Пойду, предложу соседу сотенную, — сказала Алиса, поправила перед зеркалом прическу и выскользнула из комнаты.

Медленно, словно во сне, я спустила ноги с дивана, промахнулась мимо левой тапки, и, приволакивая правую, подошла, нет, подползла к «дипломату».

Пересчитывать пачки долларов в банковской упаковке не имело смысла — в математике Алиса ошибок не дает. Ровными рядами в кейсе лежало 490 тысяч зеленых американских Франклинов.

Трясущимися пальцами я обшарила кожаные и матерчатые карманы на крышке «дипломата». В одном лежала дорогая электробритва, в другом зубная щетка с полупустым тюбиком пасты, бутылочка жидкости для полоскания рта и нитка для чистки зубов. Еще нашлась пара чистых носков размера сорок первого и пакет одноразовых салфеток.

Набор джентльмена в коротком путешествии.

Носки и предметы гигиены меня интересовали мало. Я искала записную книжку, визитку, любой клочок бумаги, дающий информацию о владельце. Пока подруга не наделала глупостей, «дипломат» следует вернуть.

Вероятно, за возвращение придется выдержать бой, но если Алиса не понимает, что большие деньги — большие неприятности, придется обратиться к примеру многочисленных покойных олигархов первой волны.

И в момент, когда подруга носилась по дому, проверяя купюру, я предавалась тягостным раздумьям. Оказалось, мир делится на две неравные части: первая сходит с ума от счастья, найдя чемодан с миллионами; вторая того же пугается до смерти. Я относилась к последней, здравомыслящей категории населения. Вид «дипломата», полного денег, вызывал у меня приступ тошноты и ужаса, переходящего в панику. Меня начинало колотить от одного вида чужих, многочисленных денег.