Пьер Сувестр - Любовные похождения князя

«Чудесный улов» был мерзопакостным кабаком, приткнувшимся в гнусном месте; про него гуляли самые скверные сплетни. Этот притон облюбовали темные личности, громко именующие себя спасателями и изображающие из себя этаких бравых молодцов, которые несут несменную вахту на берегу и готовы каждую минуту рисковать жизнью, вытаскивая из воды несчастных!

Люди же наблюдательные и хорошо с их деятельностью знакомые прозвали их менее торжественно, но более метко – «морскими разбойниками».

Их обвиняли в фальсификации спасения с единственной целью: положить в карман вознаграждения, а некоторые отчаянные головы готовы были присягнуть, что они сталкивают в воду добропорядочных прохожих, дабы потом выудить их, не преминув при этом обчистить до нитки!

И в это подозрительное и странное заведение Бузотер затащил Мориса поговорить о деле.

Придвинувшись к краю столика, они вполголоса беседовали среди галдежа и брани собравшейся здесь тошнотворной публики: матросов, прощелыг, бродяг и проституток.

– Мне хотелось бы вытрясти из правительства какую-нибудь награду, – втолковывал Бузотер Морису, – пенсию или, на худший случай, медаль… Одним словом, бумагу или ленту, которая сможет произвести впечатление, если вдруг случится оказаться в уголовном суде…

– За какие такие заслуги? – со смехом поинтересовался Морис.

– Черт! А чем лучше спасатели – их же награждают! Думаете, легко изображать утопленника… Это не стоит поощрения?

Старая мамаша Тринкет, которая прохаживалась между посетителями и ловила обрывки разговоров, очевидно, была осведомлена о любимом коньке Бузотера и находила претензии бродяги глупыми и опасными.

Поравнявшись с его столиком, она, дабы осадить болтуна, ткнула ему под ребра кулаком и весьма к месту обронила:

– Вы мелете вздор. Спасателей награждают за спасение утопающих, они делают благое дело, а с какой стати награждать плюхающихся в воду, тем паче, устраивающих показуху!..

Сочтя рассуждение слишком мудреным, Бузотер продолжал упрямиться:

– Чем я хуже других, почему…

Мамаша Тринкет снова подошла к столику бродяги.

– А у тебя монеты имеются? – недоверчиво спросила она. – Тебя тут случайно обслужили…

Бродяга жестом оскорбленной невинности показал на спутника:

– Господин угощает, будь уверена, старое печеное яблоко, у него денег куры не клюют!..

Мамаша Тринкет направила на приятеля Бузотера свои юркие, подозрительные глазки; тот, словно желая поддержать бродягу, небрежно вытащил из кармана монету в десять франков и вручил ее старухе, которая, рассыпавшись в любезностях, тотчас отправилась к стойке за сдачей.

Бузотер опять принялся за свое:

– Так вот, я все думаю, к какому министру обратиться на предмет вознаграждения? Мне тут присоветовали министра труда – я ведь тружусь, и тяжело тружусь! Другие рекомендуют министерство торговли, якобы спасенные утопленники помогают торговать… Третьи уверяют, что раз дело происходит на берегу Сены, оно в ведении работ… работ… как их бишь там?.. Каторжных работ?

– Да нет! – оборвал Морис, кусая себе губы, чтобы не расхохотаться. – Ты имеешь в виду общественные работы? Но я бы на твоем месте, – подхватил молодой человек, решив подыграть шутке, – обратился в военно-морское министерство…

Бродяга не почувствовал подвоха.

– Дьявольщина! – воскликнул он, словно его внезапно осенило. – Конечно! Как я сразу не догадался!.. Все, что происходит на воде, должно касаться военно-морского министерства…

Он собирался было разглагольствовать и далее, но, к его величайшему огорчению, Морис поднялся и поспешно откланялся:

– Мне пора, ко мне должны прийти…

Бузотер уцепился за его рукав; неисправимому болтуну надо было выговориться.

– Чудненько! – вкрадчиво заметил он. – Известно, кого вы ждете! Она и впрямь раскрасавица, ваша малышка, господин Морис! Нечего ее прятать, я ж ее знаю… Говорю вам, я всех знаю!

Морис, утомленный его назойливостью, двинулся к выходу. Бродяга поймал его у самых дверей и лукаво шепнул:

– Говорю вам, я ее знаю, приходилось встречать возле вашего дома… Крошку Фирмену…

Слова Бузотера повисли в воздухе, бродяга оказался на набережной в одиночестве – Морис уже давно был на авеню Версаль и направлялся к своему жилищу.

После секундного колебания, в течение которого он прикидывал, как скоротать время перед сном, Бузотер вдруг припомнил, что Морис не допил кофе…

Бродяга поспешно вернулся в кабак, непринужденно подсел к наполовину заполненному стакану.

– За что уплочено, должно быть проглочено!.. – рассудил он.

Тем временем Морис, поравнявшись с закутком консьержки, задержался дружески поболтать с мадам Гурон:

– Все в порядке, мадам Гурон?

– Слава Богу, господин Морис. Вы с работы?

– Гм… – уклончиво пробормотал молодой человек, – с работы? Да нет, по правде говоря! Мадам Гурон, мне незачем от вас таиться, у меня была женщина… По понедельникам я бездельничаю…

– Бывает, – заключила консьержка. – Если есть средства, чего стесняться…

Морис, впрочем, с полным на то основанием, слыл в доме человеком, неплохо обеспеченным. Он не скупился, когда речь заходила о воздаяниях Божьих, исправно платил за квартиру, казался образованным более, чем обычно люди его положения; его ценили и уважали.

Когда, проходя мимо мадам Гурон, он удостаивал женщину своим вниманием, у той всегда было припасено ласковое и приветливое слово для этого приятного жильца.

Само собой разумеется, консьержка не разделяла таких чувств по отношению к новому квартиранту, который был никем иным, как Бузотером, после долгих уловок и невероятных препирательств обосновавшемся в мансарде на восьмом этаже, где он, выйдя из тюрьмы, довольно регулярно ночевал.

Бузотер, в сущности, хороший малый, оставался личностью более чем независимой. Бродяга по самому складу души, он мог заявиться в немыслимое время, и консьержка была еще счастлива, если он тихо добирался до своего обиталища, не был пьян и не крушил газовые рожки, когда ему приходилось во время подъема ухватиться за перила!

– Ко мне должны прийти, – пожелав доброго вечера, объявил Морис консьержке. – Если меня спросят, будьте столь любезны, скажите, что я дома.

– Разумеется!

Затем консьержка вскользь заметила с лукавой улыбкой:

– По всей видимости, вчерашняя красивая молодая дама?

– Гм!.. Возможно! – улыбнулся Морис.

Мадам Гурон посетовала:

– Что ж, молодость-то уходит! Когда я была молоденькой, у меня тоже были кавалеры, и поверьте, они со мной не скучали. Но, – продолжала она с неким сожалением, – прошлого не вернуть. Что вы хотите, всему свое время… Спокойной ночи, господин Морис!