Дональд Уэстлейк - Прогулка вокруг денег

— С тех пор, как я перевоспитался, у меня проблемы с ночным сном, — признался мужчина, которого звали Куэрк.

О таком симптоме Дортмундер прежде не слышал, с другой стороны, он встречал не так уж много перевоспитавшихся людей.

— Угу. — Он не так уж хорошо знал мужчину, так что, пока предпочитал больше молчать.

А вот Куэрку было, что сказать.

— Это мои нервы, — объяснил он.

Небольшого росточка, тощий, лет пятидесяти, с длинным лицом, густыми черными бровями, носом-бананом, зависшим над тонкогубым ртом и костистым длинным подбородком, он постоянно ерзал на стуле со спинкой из металлической сетки. Находились они в Пейли-Парк, крошечном скверике на Восточной 53-й улице Манхэттена, между Пятой и Мэдисон-авеню.

Это очень милый скверик, Пейли-Парк, шириной всего лишь в сорок два фута и глубиной менее квартала, расположенный на несколько ступеней выше уровня 53-й улицы. Стены зданий с обеих сторон увиты плющом, а кроны высоких гледиций трехколючковых летом, а именно в это время года происходил разговор, образуют крышу над головой.

Но главная достопримечательность Пейли-Парк — водопад в его глубине, постоянный поток, скатывающийся по дальней стене и плюхающийся в корыто, из которого вода подается обратно в верхнюю точку водопада. Поток создает очень приятный шумовой фон и практически заглушает транспортный гул, то есть этот умиротворяющий анклав позволяет забыть, что ты в самом центре огромного города, и дает возможность двум или трем людям, скажем, Джону Дортмундеру, его приятелю Энди Келпу и человеку, которого звали Куэрк, посидеть рядом со стеной воды и поболтать в полной уверенности, что их разговор не будет подслушан, какой бы ни использовался для этого микрофон.

— Видите, что происходит? — Куэрк поднял руки, лежавшие на коленях, и подержал их перед собой. Они дрожали, как вибраторы машины для смешивания красок. — Хорошо хоть, что я не был карманником до того, как перевоспитался.

— Угу, — прокомментировал Дортмундер.

— Или медвежатником, — добавил Келп.

— Им-то я как раз и был, — признался Куэрк. — Только работал с жидкой взрывчаткой, вы понимаете. Высверливаешь отверстие рядом с наборным замком, заливаешь туда желе, вставляешь детонатор, отходишь на шаг. И никаких нервов.

— Угу, — в третий раз повторил Дортмундер.

Куэрк, хмурясь, уставился на него.

— У тебя астма?

— Нет, — мотнул головой Дортмундер. — Я лишь соглашался с тобой.

— Как скажешь. — Теперь Куэрк, хмурясь, смотрел на водяной занавес, который продолжал плюхаться в корыто, не останавливаясь ни на секунду. Так что, никому не хотелось надолго задерживаться в Пейли-Парк. — Дело вот в чем. Я всегда крепко спал по ночам перед тем, как перевоспитался, потому что знал: я осторожен, все под контролем, вот я и могу расслабиться. Но потом, когда мне дали последний срок, я решил, что слишком стар для тюрьмы. Вы понимаете, наступает момент, когда ты говоришь себе, тюрьма — это работа для молодых. — Он искоса глянул на Дортмундера. — Опять скажешь «угу»?

— Если только ты этого хочешь.

— Тогда лучше промолчи. Сидя в тюрьме в последний раз, я освоил новую профессию, вы же знаете, там всегда можно научиться чему-то новому. Ремонт кондиционеров, сухая химчистка. Так вот, в последний раз я освоил профессию печатника.

— Угу, — откликнулся Дортмундер. — Я хочу сказать, это хорошо, что ты печатник.

— Да только я не печатник, — продолжил Куэрк. — Я выхожу из тюрьмы, еду в типографию, неподалеку от того города, где живет мой кузен, рассчитывая, что смогу пожить у него, — он всегда следовал заповедям. Это же полезно, быть рядом с таким человеком, брать с него пример. Но, когда я прихожу в типографию и говорю, посмотрите, какой профессии обучил меня штат Нью-Йорк, там мне отвечают, слушай, так сейчас уже никто не работает, теперь мы используем компьютеры. — Куэрк покачал головой. — Система юстиции сама преступна, понимаете? Они тратят столько денег и времени, чтобы научить тебя профессии, которая канула в Лету!

— Надо было учиться работать на компьютере, — ввернул Келп.

— Так вот, работу в типографии я получил, но только не печатника. Я грузчик, и когда в типографию привозят разные сорта бумаги, я езжу по территории на электрокаре-погрузчике, развожу бумагу, куда положено, разные сорта для разных работ. Но, поскольку я перевоспитался, а это не та профессия, которой меня обучили, со всеми этими ездками взад-вперед на электрокаре, нет у меня ощущения, что я что-то делаю. Ни планирования, ни подготовки, ни осторожности. Я чувствую себя не в своей тарелке, жизнь моя лишилась стержня, и, в результате, я сплю отвратительно. А потом, не выспавшись, сажусь на электрокар и частенько едва не врезаюсь в стену.

Дортмундер, Энди Келп и Куэрк посидели в молчании, удобно устроившись на стульях со спинками из металлической сетки, в центре Нью-Йорка.

Дортмундер понятия не имел, чего, собственно, нужно Куэрку. Знал он лишь одно: утром ему позвонил Келп и сказал, что есть человек, с которым им, возможно, стоит переговорить, а сослался этот человек на Гарри Мэтлока. Что ж, в прошлом Дортмундер работал с Гарри Мэтлоком и с его напарником Ральфом Демровски, но при последней встрече с Ральфом, случилось это во время короткой поездки в Лас-Вегас, Гарри не присутствовал. Да и потом, какой прок от ссылки на пусть и хорошего знакомца по прошествии долгого времени? Вот почему вклад Дортмундера в разговор, до того и в обозримом будущем, состоял чуть ли не исключительно из «угу».

— И наконец, — прервал Куэрк нескончаемое плюхание, — я понял, что больше так не могу. Я подражаю моему кузену, иду по прямой и узкой тропе, вот что я делаю. Раз в месяц езжу в город, который называется Гудзон, вижусь с женщиной-полицейским, которая надзирает за условно досрочно освобожденными округа. И мне нечего скрывать. Как в таких обстоятельствах я могу говорить с должностным лицом, надзирающим за мной? Она бросает на меня подозрительные взгляды, и я знаю, почему. Кроме правды, мне нечего ей сказать.

— Да, тяжелое дело, — поддакнул Келп.

— Более чем. — Куэрк покачал головой. — Все это время я мог сорвать куш, прямо в типографии. Куш этот, можно сказать, валялся у меня под ногами, болтался перед глазами, а я не хотел его видеть, не хотел о нем знать, вел себя так, словно я слепой, глухой и тупой.

Вот тут Дортмундер сдержаться не смог.

— В типографии?

— Да, конечно, я понимаю, — кивнул Куэрк. — Если выяснится, что действовал кто-то из своих, я — первый кандидат на возвращение в камеру. Но все будет обставлено по-другому. — Теперь голос Куэрка зазвучал очень уж серьезно. — Единственный способ реализовать мой план — сделать так, чтобы в типографии ни о чем не догадались. Если они сообразят, что к чему, мы ничего не заработаем.