Людмила Милевская - А я люблю военных…

Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного, даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:

– Значит мужик в фуфайке из другой соседней квартиры.

– В другой соседней квартире живет женщина.

– Ну и что? Что мешает женщине укрыть в своей квартире мужика в фуфайке?

– То и мешает, что она на нюх не переносит никаких мужчин. Она старая дева.

Вот этого не знала.

– Надо же! – обрадовалась я. – Теперь у Любки будет своя Старая Дева. Вот когда моя Люба насладится по-настоящему «милым» общением. Так ей и надо. Будет знать, как мою Старую Деву защищать.

Я бы с удовольствием и дальше развивала эту тему, но, наткнувшись на грозный взгляд полковника, вынуждена была вернуться к мужику в фуфайке.

– А вы уверены, что старая дева не приютила того мужика? – спросила я. – Боюсь, вы неправильное представление имеете об этих самых старых девах. Они в девах остались вовсе не потому, что пожизненно испытывают отвращение к мужчинам, а вовсе наоборот: это мужчины пожизненно испытывают отвращение к тем, из которых и получаются эти самые старые девы. Если брать мою Старую Деву (я о своей соседке)…

Боже, сколько я здесь имела сказать! И сказала бы, но не дал полковник – как много он потерял.

– Старую деву оставьте в покое, – сказал он. – Мы тщательно осмотрели у нее каждый сантиметр. Мужиками там и не пахнет.

– Тогда остается последняя квартира, – заключила я. – Насколько помню, на лестничной площадке было четыре двери.

– Да, – согласился полковник, – но в четвертой квартире живет ваш покорный слуга.

– Вы?!

– Совершенно да.

Это был удар, но я не сдалась и героически предположила:

– Значит мужик в фуфайке убежал на другой этаж.

– Мы обыскали весь дом и не нашли посторонних. Из дома никто не мог убежать. Здесь я дам любые гарантии.

Услышанное озадачило меня, уже было собралась задуматься, да полковник не позволил: опять как завопит:

– Признавайтесь, где взяли гранатомет?!

Я подпрыгнула уже нешутейно – так и заикой случиться немудрено. Сильно испугалась, рассердилась, даже озлобилась и закричала.

– Тьфу на вас! – завопила я. – Разве можно так внезапно реветь? Так недолго стать и припадочной. И сколько можно признаваться? Призналась уже: гранатомет мне подложил тот мужик. Он целился, я увидела и прыгнула на него. Своей жизнью, между прочим, рисковала. Только поэтому мужик и промахнулся.

Полковник смотрел на меня без всякой веры, но все же успокоился и спросил:

– И что было дальше?

– Бабахнуло. Дальше не помню ничего. Скорей всего он дал мне по голове, если я раньше чувств не лишилась. Обычно так и случается, сначала лишаюсь чувств, а потом уже получаю по голове. Да, думаю было именно так. В общем, дал по голове, сунул гранатомет в мои руки и сбежал, подлец.

Полковник снова начал выходить из берегов.

– Куда?! Куда сбежал?! И вверху и внизу охрана, – завопил он.

Я пожала плечами:

– Ну уж не знаю. Не могу же я за вас работу выполнять. Это уж вы сами догадывайтесь, куда он, злодей, сбежал.

– Вот мы и догадались, – обрадовал меня полковник. – Из гранатомета стреляли вы.

– Я?!

– Больше некому.

Ха! На президента покушалась я!

Я!!!

И почему я?

Только потому, что больше некому?! Мало ли ЧТО больше некому сделать в нашей стране, так и то, выходит, все сделала я! Только Я! Одна Я!!!

Чепуха! Чушь! Андроны едут!

Но с другой стороны полковник с такой уверенностью глупость свою сообщил, что мне сделалось дурно. Даже принялась память свою ворошить: кто знает, может по пьяни и в самом деле черт попутал?

Да нет же. На новоселье я трезвая пришла, и никакого гранатомета со мной не было. Значит не приснился мне тот мужик в фуфайке. Теперь я даже вспомнила, что он в черной вязанной шапочке был.

– Понимаю, – воскликнула я, – легче всего обвинить беззащитную женщину! Гораздо легче, чем найти сбежавшего преступника. Только вынуждена вас сразу огорчить: хоть убейте меня, на своем стоять буду: стреляла не я, а мужик. Зараза взял и растворился. Очень быстро, а я за него страдай.

Полковник почему-то снова вскипел.

– Да где же он? Где этот ваш быстрорастворимый мужик? В чем он растворился? В нашем доме каждый мужчина на учете. Я лично с каждым знаком и могу поручиться: никто из жильцов не стрелял. Проверены все квартиры: посторонних в доме не было. Кроме вас, – добавил он и устало попросил:

– Софья Адамовна, давайте лучше по-доброму признавайтесь. Обещаю, добровольное признание вам зачтут.

Я растерялась. Зачтут? Что они мне тут зачтут? И в чем я должна признаваться?

Короче, ураганно нарастал гнев, а в злобе я страшна: сама, порой, пугаюсь. Пришлось брать себя в руки. Было сложно, но я взяла.

– Послушайте, – начала я терпеливо уговаривать полковника, – вы ведете себя неразумно. Даже странно, что так вцепились в меня. Задумайтесь, это же по-ку-ше-ние! Целое покушение, да еще на кого! На целого президента! Я же совершенно негодный для такого ответственного дела человек. Да ни для какого дела я человек негодный. Неужели вы не могли найти кого-нибудь более подходящего на эту роль?

– Кого?! – заорал полковник.

К тому времени он, в отличие от меня, уже очень плохо себя в руках держал, да просто был не в себе – будто не мне, а ему пожизненное светило.

– Кого я могу найти?! – гремел он. – Русским языком вам говорю: в доме охрана, мимо которой не проскочит и мышь. Вы же не зря завалились под стол: пальнули из гранатомета, а через три минуты мои ребята уже дверь квартиры выламывали. Уже одно то, что вы лежали под столом, говорит не в вашу пользу.

«Еще бы, – подумала я, – лежание под столом не в пользу любому человеку, тем более женщине.»

Я так подумала, но промолчала, полковник же, пользуясь этим, вдохновенно продолжил:

– К покушению вы готовились два месяца.

Тут уж не выдержала я и закричала:

– Два месяца, как дура, помогала Любке обустраиваться: шила шторы и прочее. Бог свидетель – меня губит доброта. Любка, видите ли, любит детей, а я теперь расплачивайся за ее плодовитость.

– При чем здесь дети? – опешил полковник.

– Да при том, что Марусе или Тамарке я никогда не стала бы шторы шить; сами обойдутся, а Любка многодетная, ее все жалеют, и я туда же, а теперь вот она, расплата. Я ей шторы, а она мне гранатомет! Кстати, если вы подозреваете меня, так может скажете, как смогла я в набитый охраной дом пронести гранатомет? Это же нонсенс!

– По частям. Для этого вы и шили шторы, а сами по частям проносили гранатомет.

Вспомнив, как в дом заносился шкаф, в который никто и носа не сунул, я рассмеялась:

– Стала бы я проносить гранатомет по частям, когда бог подарил мне такой невообразимый ум.