Кэрол Дуглас - Кошачье шоу

О том, что делал Черныш Луи, когда уходил гулять — при своих-то возможностях — она старалась не думать. Наверное, в один прекрасный день ей все-таки придется, стиснув зубы, расправиться с его чрезмерной мужественностью, но он ведь и так хороший, умный кот и довольно ценный телохранитель. Ей бы не хотелось изменить ни одно из этих качеств его характера. Может быть, он был уже слишком взрослым, чтобы впутываться в неприятности, но совершенно точно никогда не проявлял особого желания поучаствовать в драке, чтобы привлечь внимание дамы.

Пока Темпл пыталась логически обосновать напрасность своих опасений по поводу Луи, леди из общества по защите прав животных приняла чек, отдала ей копию договора об удочерении малышки, а потом и саму Икру. Та восприняла происходящее, как самое важное прослушивание в своей жизни: ведь от него зависело ее счастье и свобода, и потому все еще мурлыкала, как сумасшедшая.

Кошка удачно разместилась в сумочке Темпл, поверх всякого ненужного мусора. Весу она особенно не прибавляла, совсем не так, как Луи. Еще от Луи ее отличало удивительное стремление сидеть смирно и разрешать брать себя на руки.

Сердце Темпл бешено колотилось, словно она только что покинула распродажу в самом большом магазине дизайнерской обуви в шести штатах, и теперь не могла удержаться, чтобы не пускать пыль в глаза своей импульсивной покупкой. Она пустилась в путь между рядами, воркуя над своей сумочкой и абсолютно не обращая внимания на взгляды в свою сторону. В таком полузабытье она дошла до стенда Пегги Вильгельм.

Минуэт после нападения отвезли домой, но остальные бирманские все еще тихо сидели в своих переносках, откуда наблюдали за Темпл и ее живой сумочкой своими голубыми фаянсовыми блюдцами вместо глаз. Пегги складывала клетки, превращая их в плоские листы, так удобнее перевозить.

Она оглянулась, чтобы понять, кто к ней приближается, а потом запустила пятерню в свои мелкие кудряшки и встряхнула ими:

— Какое печальное шоу. Во всех отношениях.

— Не во всех, — Темпл показал ей свою сумочку с кошкой. — Я удочерила кошку из приюта.

— О, — заглянула она в сумку голодными глазами на лохматую клинообразную мордочку, покрытую совершенно черной шерстью. Икра в ответ уставилась на Пегги. — Какая отличная идея! Хочешь сказать, никто не захотел взять ее? Как грустно, — у нее задрожал голос, и она отвернулась. — Прости. Слишком уж все было напряженным: и смерть тети Бландины, и нападение на Минуэт. Теперь мне надо переживать за всех-всех ее кошек…

«Да неужели!» — подумала Темпл, вспоминая, что их не включили в завещание. Конечно, это было не ее дело сообщать Пегги последние новости, но по крайней мере, она могла подтвердить ее подозрения:

— Вы все же уверены, что ваша тетя сделала бы запасы на их пропитание?

— О, конечно! Тетя Бландина никогда и ни за что не оставила бы своих драгоценных кошечек голодными и холодными, даже если она передала бы большую часть церкви. То есть, она бы лучше умерла… — странность ее мысли при данных обстоятельствах вдруг дошла до Пегги и она состроила грустную гримасу: — Ох, от всего этого я просто отупела! Ну, ты ведь поняла, что я хотела сказать. Я была рада помогать ей с кошками, но их было слишком много, и ей была невыносима мысль отказаться хотя бы от одной. Петра и Павла она буквально отрывала от сердца, когда отдавала сестрам. Так что вряд ли она исключила бы своих деток из расписания.

— А как насчет вас? Вы не обижаетесь, что вас нет в завещании? Все говорят, что да.

— О, у меня своя жизнь и приличная работа в библиотеке. У меня нет особых потребностей, семьи своей у меня нет. Я просто старая дева, свихнутая на кошках, как и моя бедная тетя. Во многом мы обе не были похожи на других. Но я очень надеюсь, что она не завещала свои деньги церкви! — добавила Пегги с неожиданной страстностью. — Можно сделать много зла, прикрываясь именем религии, особенно, если дело касается денег.

— Вы говорите обо всех религиях или только о католической?

— Ну, католическая церковь полна предрассудков по поводу сексуального воздержания, ведь так? — ответила она, резко захлопывая дверцы сложенных клеток с таким усилием, что ее бирманские коты прижимали к головам уши от неприятного лязга металлических решеток. — Или секса до брака, или контроля рождаемости, или заботы о нежелательных детях, от которых не избавились, не сделали аборт.

— Получается… вы не практикующая католичка?

— Нет, с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы уехать из дома. Слушайте, может быть, я кажусь разочарованной, но единственные люди, которые покорны перед церковью и ее политикой, это старомодные старушки, как моя тетя. Они топают своими жилистыми ножками на тех, кто делает аборты, посылают деньги миссионерам, а взамен получают тонны религиозных открыток и дешевые четки с просьбой выслать еще денег. И им льстят из-за этих денег, уж вы мне поверьте. Большинство из них настолько нуждаются во внимании, что готовы лучше отдать все свое имущество церкви, иностранным детям-язычникам и даже нерожденным детям, чем своим собственным родственникам, своей плоти и крови.

Теперь руки и голос Пегги задрожали, и она бросила складывать клетки. Бедные бирманские кошки вжались в свои переноски, так чувствительно отнеслись они к странной тираде своей хозяйки. Сумка Темпл зашевелилась, и Икра храбро высунула голову, любопытствуя, что происходит снаружи.

— Просто все слишком навалилось, — быстро проговорила Пегги еще до того, как Темпл успела произнести хоть слово, отмахнуться или выразить сожаление… или даже задать еще больше вопросов, которые помогли бы проясниться подозрениям, нарастающим в ее сознании: понятие, что Пегги Вильгельм была куда большим, чем казалась на первый взгляд, и имела куда больше причин, чем думалось ранее, находиться под подозрением в совершении неразумных поступков с привлечением кошек, ее тети и католической церкви. — Слишком, — повторила Пегги. — Мне все равно, что в этом чертовом завещании, кого она туда включила. Я не позволю им обвести меня вокруг пальца. Это всегда было ловушкой. Церковь всегда стояла у меня на пути. Я выполнила свой долг перед тетей, перед ее бедными кошками — я заплатила сполна — а теперь моя жизнь снова принадлежит только мне.

— О ком вы говорите? Кто эти «они»?

— Очевидно, что вы не росли в католической среде, — сказала Пегги с деланным смешком. — Мои родители, мои приходские сестры и священники, моя тетя — они все заставляли меня ходить по струнке, пока я была молода и ничего не могла с этим поделать. Ну, а теперь я могу. Я не допущу, чтобы они повесили на меня чувство вины, вот и все. Я отнесу моих котов домой и буду приходить и кормить кошек тети Бландины столько, сколько понадобится, а потом все закончится. Наконец-то все закончится. — Она смахнула грязно-каштановую завитушку со своего разгоряченного лба, потом снова посмотрела на недоуменную мордочку черной кошки, выглядывающую из сумки Темпл. Ее бледное лицо исказилось и стало похоже на использованную бумажную салфетку. Пегги начала ее подгонять, помахивая одной рукой, а второй прикрывая рот: — Ох, забирай свою кошку и иди. Я почти не спала в последнее время, а шоу закончилось. На этот раз действительно закончилось. Прости.