Николай Шебуев - Дьяволица

Легче других отделались обе девушки. Одну в бессознательном положении и со слабыми признаками жизни следователь застал на тачке чернорабочего.

Это, очевидно, подруга или жена владельца автомобиля.

Гувернантка Чибисовых при падении обо что-то твердое получила жесточайший удар в висок.

Удар был настолько силен, что мог бы уложить на месте, но, к счастью, поля шляпки умерили его опасность.

Но самое главное, что удивило судебного следователя и что положительно потрясло генерала — это обнаружение в кармане у англичанки золотых часов и цепочки… Тех самых фамильных часов, которые зимой были украдены из квартиры Чибисовых в числе прочих драгоценностей.

Разве мог кто-нибудь предполагать тогда причастность к краже этой восхитительной, всеми любимой очаровательной девушки?

Она так искренне возмущалась тогда дерзостью вора, она так старалась помочь следователю, она была так далека от всяких подозрений: ни она никого не подозревала, ни ее никто не мог подозревать!

И вдруг…

Значит, ей известна и судьба остальных вещей…

Быть может, она в заговоре с кем-нибудь.

Неужели она сумела бы похитить все сама единолично?

Нет, генерал отказывается верить ушам, глазам, логике.

А следователь развертывает перед ним картину такую стройную и вероятную: по его мнению, этот Грондэ (судя по карточкам, найденным у него в бумажнике), его любовница, в ридикюле которой найдена солидная сумма золотом, и Эмма Коутс — сообщники.

Генерал потрясен.

Он взял слово со следователя, что он не намекнет даже генеральше, девочкам и сыну об его подозрениях.

Генерал решил наблюдать за этими двумя красавица-ми-авантюристками лично.

Если они действительно авантюристки, в каком положении сейчас дача!..

Очнувшись, придя в себя, Эмма ни разу не спросила о судьбе часов, найденных у нее в кармане.

Она словно забыла об их существовании.

«Очевидно, она боится спросить о них?» — с тоской подумал генерал.

Задавать ей какие бы то ни было вопросы еще рано.

Между собой девушки не обнаруживают никакой близости.

Словно видят друг друга в первый раз.

Тина в самом деле не понимает ровно ничего.

Каким образом она очутилась в этой нарядной, богатой санатории?

Очевидно, после крушения ее поместил сюда Грондэ.

Очевидно, он заплатил за ухаживанье за ней хорошие деньги: все так предупредительны и внимательны к ней.

В душные, больные бессонные ночи она мучительно силится вспомнить все подробности роковой поездки:

— Овладел он мною в автомобиле или не успел?..

И не может вспомнить…

То ей вдруг представится, что растворилась дверь и входит… Василий.

Она бросается к нему на шею:

— Вася! Где ты был! я измучилась без тебя!

А он отстраняет ее холодно и сухо:

— Молчи, проклятая!.. Разве ты не знаешь, что Грондэ и Пржездецкий — одно лицо… Молчи — любовница Пржез-децкого!..

— Вася! Послушай! Я не виновата!

Она рыдает, уткнувшись в подушку, а сестра милосердия ее утешает:

— Тише, милая, вы разбудите мисс Эмму…

— Какую мисс Эмму?!..

Иногда Тине казалось, что растворяется дверь и входит Грондэ.

И ей радостно, что он вошел — такой интересный, элегантный, богатый, — и радостно, и страшно.

— Вон, вон!.. Я не прощу вам!.. Я крикну Василия!..

А Грондэ так покорительно смотрит на нее:

— Несчастная! Разве ты не знаешь, что твой Василий покинул тебя…

— Вася! Милый Вася! Где ты!..

И она рыдает, уткнувшись в горячую подушку пылающей головой.

Ей кладут на лоб мешки со льдом.

В бреду без счета повторяет имя Пржездецкого, и все слышат это.

Она на время приходит в себя.

Однажды сквозь сон она слышала, как в ее комнате вполголоса разговаривали:

— Вы читали, генерал, об аресте Пржездецкого в Петрограде?

— Странная история. Я был уверен, что он обокрал меня и бежал за границу!..

— Он в тюрьме…

— Значит, действительно, мы с Топилиным ошибались, когда думали, что эта кража — дело рук Пржездецкого…

— Кстати, курьез… Дама Пржездецкого при аресте назвалась… женой Топилина…

— А где, в самом деле, Топилин?

Тина выскочила в одной рубашке:

— Где Топилин?!. Где Вася?!..

И забилась в истерике.

Одно для ее стало ясным:

— Пржездецкий и Грондэ — не одно лицо!..

Она с тоской взывала:

— Вася! Вася!

А где-то носилась радость:

— Грондэ солгал… Грондэ пошутил! А может быть, это был кошмар…

Днем Тине было легче.

Она бродила по саду и ждала.

Кого?

Конечно, Василия…

А может быть, Грондэ.

Порой ей казалось, что там, в автомобиле, еще ничего не было.

А порой… порой поцелуи Грондэ жгли ее больные обескровленные губы.

Этот гимназист, Витя, все чаще и дольше засматривался на нее.

Ей это льстило.

Она чувствовала, что в душе мальчика совершается перелом.

Она угадывала, что он был все время влюблен вот в эту милую англичанку, а теперь потерял почву, колеблется; неотразимо влечет его к Тине, обе влекут: одна загадочная, а другая разгаданная…

Эмма — женщина.

Геройский поступок Виктора тронул ее. Она знает, почему он стрелял, почему стрелялся, почему в кармане носил записку:

— «В смерти моей прошу никого не винить».

Но не могла же она винить себя!

Разве она виновата, что у нее уже есть жених?

— Джон! Милый Джон! Виктор спас меня для тебя!..

Ей так захотелось бежать поскорее в Англию, потому что в Польше она не ручается за себя.

Этот гимназист так трогателен.

Положим он еще мальчик… Но уже герой.

И так настойчив… И так трогателен, молчалив…

И верен ей, несмотря на то, что знает, как бесполезны, тщетны его вздохи и домогания.

Верен!.. да, да верен, хотя за последние дни и засматривается на эту польку…

Да, да, засматривается… Вот и сейчас поверх клумбы с левкоями жадно, стыдливо и жадно впился в лихорадочные глаза Тины.

— Неужели мой мальчик мне изменил!

И вдруг что-то оборвалось в сердце Эммы.

Она поняла, как этот мальчик дорог, как всегда был дорог ей…

— Нет, нет, ни за что не уступлю его польке. Я вижу, как она кокетничает с ним. Разве не для него она спустила отворот тюлевой рубашки…

Вообще, для кого же она так франтит… Ворвалась в чужой дом и ведет себя как победительница.

В душе Виктора, действительно, рос разлад.

Откуда появилась эта изумительной красоты девушка?

Он отчетливо помнил, что видел раньше, и во сне и наяву, это небесное личико.

Он старался вспомнить и не мог, при каких обстоятельствах.

А обстоятельства очень простые: товарищ Виктора, Казя Сущевский, зимой приносил в класс целую коллекцию открытых писем с изображением артисток варшавских театров.