Игорь Тумаш - Чисто русское убийство

Следствие, эксперименты… И братья, и Миронов брали труп каждый на себя. Младший — по совести и по существу, старший, младшего выгораживая, Миронов — оберегая будущего чемпиона от малолетки, а также в полной уверенности, что именно он–то в случившемся в первую очередь и виноват: его наука, зачем «точку» показывал. Поверили Миронову. Как старшему, как самбисту–мастеру …

— Человек! — единогласно заключили Капинос с Тарасюком и одновременно, с разных сторон, потянулись к бутылке, чтобы разлить по второй поминальной стопке.

— Таких поискать, — согласился Прищепкин, подливая себе минералки. — А что с Мироновым дальше было, сколько прописали?

— Учли «розочку», прутья арматуры, сам факт учиненного карпинскими погрома и много Миронову не дали. Но независимый, сильный, нетерпимый к несправедливости характер сделал Миронова на зоне убийцей уже настоящим. Защищая чувство собственного достоинства, ему пришлось убить какого–то баклана. Однако сходняк не приговорил его к смерти, признал правоту. Срок ему, тем не менее, добавили, и в Киселевград Петр Миронов вернулся только через шестнадцать лет — уголовным авторитетом. Вскоре бабахнула перестройка. На телезрителей понеслась, гремя копытами, конная тройка в клубах серного дыма. Петр Олегович Миронов стал владельцем водочного завода… Ну что, сразу по третьей? Дел же завтра невпроворот.

— Не вопрос.

* * *

Переваривая события прошедшего дня и негодуя на водочный в комнате дух, Прищепкин долго не мог уснуть. Мешали и любовно–коммерческие охи–вздохи, проникавшие сквозь тонкую стенку из соседнего номера. Все правильно, такова жизнь, кому–то сегодня поминки, а кому–то через неделю на прием к венерологу. Пришлось принять снотворное и наутро отправиться к вдове Миронова с ватной башкой.

Это дача у Миронова была в стиле а-ля рюс, а вот квартира в стиле а-ля нови рюс, квадратов на четыреста, двух или даже трехуровневой, в самом крутом городском элитном доме. Вдову с приступом стенокардии ночью отправили в больницу, так что вести беседу Прищепкину пришлось с братом жены покойного, Александром Генриховичем. Впрочем, это было и к лучшему, ну какая с вдовы могла быть сегодня собеседница. Его мысли подтвердил и Александр Генрихович. В несколько напыщенной — что, впрочем, объяснялось обстоятельством — форме.

— Брак между Петром и Ольгой можно было считать идеальным. Лично я не встречал в жизни ни одного подобного. Ведь в любом браке обязательно есть хоть какая–нибудь червоточинка. Если оная отсутствует, то это уже не жизнь, а искусство, религия, некий недосягаемый идеал. К которому нужно стремиться, но помнить об его условности и призрачности. Как они друг к другу относились, как страстно и глубоко любили!.. И вот — земная связь оборвалась. Учитывая, что детей у них не было… Ольга невменяема.

Впечатление Александр Генрихович произвел на Прищепкина самое благоприятное. Высокий, широкоплечий, с бритой до блеска крупной головой, с великолепными черными густыми усами и крупными, резкими чертами лица… Он был похож на прошедшего огонь, воду и медные трубы офицера. То есть человека мужественного и мудрого, на которого всегда можно положиться, к чьим советам и мнению следует прислушаться. И говорил неспешно, тщательно подбирая слова, и собеседника слушал внимательно, взвешивая. И обаял, очаровывал всех кругом исходящей от него породностью.

Черный, излишне франтовской костюм, дорогая обувь и желание скрыть — обезличиванием всей головы — возрастную лысину выдавали в нем, однако, человека светского. Для офицера был он все же слишком хорош; как и чересчур мужественным для своей профессии кажутся актеры, которых постоянно приглашают на роли каких–нибудь альпинистов, пограничников или подводников. Все же проще офицеры–то настоящие, как бы земнее.

— Смерть Петра оказалась для всех нас абсолютно неожиданной. И знаете, ударила по нам, словно обухом по голове, — продолжал Александр Генрихович великолепным бархатным басом с золотистыми обольстительными переливами. — Я почти уверен, что убийство — результат какой–то разборки среди водочников или ссоры Петра с ближайшими компаньонами по бизнесу. Ну какие могут быть еще причины?.. Почему был в женском халате, спрашиваете?.. О Господи, как вы мне все… Слабо вам, верно, в разборку между водочниками лезть. Да не женский это халат, а мужское кимоно японское. И меч вовсе не «дефективный», как вы все почему–то решили, а самурайский. Такой и должен быть. И меч, и кимоно я привез Петру в подарок ко дню рождения из Москвы… Насколько я знаю, у Петра никогда не было ни любовника, ни любовницы, он не играл в карты… Для него всегда существовали только жена и работа, работа, работа. По воскресеньям, правда, позволял себе расслабиться: занимался спортом, парился в сауне.

— Неужели ничем не увлекался, у него не было хобби? Ведь многое мог позволить?

— Материально — да, разумеется. Но ведь любое увлечение требует также затрат времени и внимания. Времени же ему вечно недоставало, тратить внимание на пустяки было элементарно жалко.

— Зачем же ему понадобилось столько дач? Разве для тех редких дней отдыха, которые Петр Олегович себе позволял, мало было одной?

— Дач у Петра было три — городская молва почему–то склонна их количество по меньшей мере удваивать. Одна дача предназначалась для отдыха Петра и Ольги, вторая — для выросшего в их семье племянника Славы, третья — на которой произошло убийство — для деловых встреч, размещения иногородних партнеров. Ну, и тому подобное. Петр не любил смешивать деловую жизнь с семейной, стремился создать комфортные условия жизни для племянника. Ведь одно время Слава подумывал о том, чтобы остаться в Америке, а Петру эта затея не понравилась, вот и построил племяннику дачу. Чтобы Славу домой тянуло, привязка какая–то появилась.

— Что Слава делает в Америке?.. Кто его родители?

— Слава — сын Петиной сестры Тани. Родила без мужа, рано умерла… Петр и Ольга забрали мальчишку, вырастили. Отправили в Штаты — на учебу в Высшую школу бизнеса. Слава познакомился там с девушкой, влюбился и сделал предложение. Однако Джулия не горит желанием переезжать в Россию.

— Слава будет на похоронах?

— Конечно, я вчера ему сразу позвонил в Штаты на мобильный. Слава помчался в аэропорт. Уже, наверно, приземлился в Шереметьево. Ждем к вечеру.

— Вы часто виделись с Петром Олеговичем, общались с сестрой, со Славой?

— Хотелось чаще, чем получалось, — вздохнул Александр Генрихович. — Я ведь в Москве живу, в Киселевграде бывал только наездами.

«Следовательно, — подумал Прищепкин, — его показания большой ценности не имеют. Вряд ли он знает всю подноготную отношений между покойным и своей сестрой. Вряд ли также, чтобы был накоротке с Петром Олеговичем — слишком близким родственником жены являлся. Ну ведь не любят богатеи родственников своих женщин, факт. Матерей еще как–то терпят, куда деваться, но уж сестер, братьев — извините. Самые ценные показания в таких случаях обычно дают домработницы, сторожа, гувернантки и водилы… Короче, обслуга».