Антонова Саша - Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

— Ага! И у нас есть чем похвастать! — прокричал жизнерадостный толстяк в пропыленном охотничьем костюме, вкатываясь вслед за вепрем. — Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой племянник! Вернулся-таки! А мы так ждали, так ждали!

Толстяк шустро подбежал к столу и облапил коротенькими ручками маркграфа, уткнувшись щеками и бородкой в плечо племянника.

— Здравствуй, Магнус, — процедил маркграф. — Не забудь поздороваться с Агнес.

Толстяк разлепил ручки и уставился на меня с довольно комичным выражением: нижняя губа отвисла, глазки выкатились, а лицо побелело. Он подслеповато моргал, шевелил растопыренными пальцами и клокотал горлом, будто хотел что-то сказать, но ком мешал. Я заподозрила, что в замке все больны той странной болезнью, которую насылает Господь за прегрешения. Той болезнью, которую несут колосья пшеницы, зараженные спорыньей. Дамы и кавалеры принимали меня за Агнес — женщину, судя по всему, страшную, одно имя которой приводило их в трепет и ужас.

— Ты, кажется, не рад встрече, дядя? — холодно поинтересовался маркграф Хендрик.

— Рад… — пролепетал Магнус, с усилием протолкнув ком в горле. — Очень даже рад…

— Ну так поцелуй ее…

— Как… поцелуй? — Губы Магнуса стали совсем синие.

— Не бойся, это же не привидение…

— Не привидение? — с робкой надеждой взглянул толстяк на племянника.

— Нет, конечно. Агнес немного прихворнула. Все остальное было шуткой. Чтобы никто не помешал нам уединиться во время свадебного путешествия.

— Шутка?! — нижняя челюсть Магнуса смешно отвалилась почти до середины груди.

— Можно подумать, ты не догадался… — усмехнулся маркграф.

На дядю было больно смотреть, он глотал открытым ртом воздух, а по вискам его ползли крупные капли пота. Я побоялась, что его хватит удар.

— Шутка, значит… — проговорил он и отер лицо ладонью. — Ах, значит, шутка…

Толстяк выхватил из рук кравчего кувшин и, запрокинув голову, осушил его. Бледность на лице дяди сменилась багровым румянцем. Он всплеснул руками и заорал:

— Ах, сукин сын! Обманул старого балбеса Магнуса?! Мы все, своими глазами… Шутка, значит! Обманул! Ах, проказник! Мы думали, ты на войну! А ты в свадебное путешествие! Ах, шалун!

Он погрозил мне пальцем, обежал вокруг стола и облапил коротенькими ручками. От него несло вином, потом, розовой водой, оливковым маслом и женским телом. Я подивилась про себя: как толстяк Магнус умудрился убить вепря в дамской опочивальне?

Слуги принесли еще одно кресло. Магнус уселся подле маркграфа и за обе щеки принялся уплетать бараньи ребрышки. Он безостановочно болтал, время от времени бросая на меня лукавый взгляд, и шутливо грозил толстым пальцем, унизанном перстнями.

— Ах, как будет рада Изабелла! И отец Бонифаций! Ну какой же ты негодяй! Так напугать всех! Что за странные шутки?! Мы все в трауре! Не пьем, не веселимся, ждем тебя с войны, а ты… Нет, Хендрик, ты как хочешь, а от таких шуточек и Богу душу отдать можно…

— Где Изабелла? — перебил его маркграф, довольно неучтиво по отношению к старшему по возрасту члену семьи.

— Больна, — резко опечалился Магнус и впился зубами в лебединую грудку. — Тяжело больна. Бедняжка! Хендрик, это ты довел ее до такого состояния! Разве можно быть таким бессердечным сыном!

— Я ей не сын, — нахмурился маркграф.

— Ну, хорошо, хорошо — пасынок! — Дядя вскинул руки в шутливом жесте капитуляции. — Все равно — нехорошо! Она старая, больная, беспомощная женщина! Сколько ей осталось жить?! А ты своей дерзостью…

— И давно она больна? — Хендрик приподнял одну бровь, в его словах промелькнула изрядная толика сарказма.

Магнус тщательно обглодал косточку, вытер жирные пальцы о скатерть и глубоко задумался. Я с интересом прислушивалась к их разговору, мало что понимая, но улавливая какие-то странные интонации, будто играли они в некую игру: один задал вопрос, второй ответом уводил в сторону, чтобы тот не отгадал задуманного слова.

— Неделю, может, меньше, но плохо она себя чувствовала со дня твоего отъезда, — укоризненно покачал головой толстяк. — Ты же помнишь… — он покосился в мою сторону, — все были просто сражены…

— Что отец Бонифаций? — маркграф откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком.

— А что с ним сделается? — ухмыльнулся Магнус. — Читает проповеди, сулит четвертый круг ада. А я не могу отказаться от чревоугодия! Хендрик, скажи ему, чтобы не мучил меня. Я человек слабый, у меня по ночам кошмары от его речей! Изабелла смотрит ему в рот, а я не могу! Я люблю вино, я люблю охоту, я люблю красивых женщин! — Толстяк хлопнул себя по округлому животу и гулко рыгнул.

Кто-то тронул ткань платья, я повернулась и обнаружила рядом с подлокотником кресла физиономию шута. Он сидел на полу, сложив калачиком кривые ножки, обтянутые полосатым трико, и грыз яблоко.

— Прекрасная Агнес совсем ничего не ест, — сказал он и протянул мне еще одно яблоко, которое вынул из-за уха жестом балаганного факира.

Я с благодарностью приняла его дар и с наслаждением вонзила зубы в сочную мякоть фрукта.

— А где же прекрасная Агнес потеряла обручальное кольцо? — спросил шут, вскочил и скрылся среди кравчих. Я так и застыла с яблоком во рту.

Шут ошибся. Кольцо было на безымянном пальце левой руки: тоненький ободок из крученого серебра — подарок Блума на обручение. О каком кольце говорил шут? Кто такая Агнес? Почему все ее боятся? Голова шла кругом от бесконечных вопросов, духоты и шума. Музыканты старались во всю, придворные дамы и кавалеры переговаривались и смеялись, звенела посуда, лилось вино.

Лишь одна дама казалась в этом зале задумчивой и отрешенной. Красивая дама в зеленом платье сидела на почетном месте, в самом начале общего стола. Ее спутником был надменный старик. Кем она приходилась старику: дочерью или племянницей? Дама скучала в его обществе. Взгляд ее кошачьих глаз украдкой то и дело возвращался к столу на высоком помосте. Издалека мне было не понять, что было в том взгляде — любопытство, насмешка или грусть? А может быть, то были затаенная боль и презрение? Вот и еще одна жертва маркграфа Хендрика…

— Нет-нет-нет! — долетел, будто издалека, голос Магнуса. — Не делай этого! Твой визит к Изабелле может ее убить! Она же больная женщина! Легко ли перенести появление призрака? — Толстяк прихлопнул рот ладонью, будто сболтнул что-то лишнее. — Я сейчас сам ее подготовлю, и не перечь мне, мой мальчик. Я готов взять на себя эту деликатную миссию, чтобы не случилось истерики или другой женской штучки… Ну ты же знаешь!

Дядя выбрался из кресла, развел ручки в поклоне, шаркнул ножкой и стремительно исчез. Музыка внезапно смолкла, кавалер в синем камзоле стукнул три раза жезлом и объявил, что маркграф Хендрик с супругой благодарит всех придворных за оказанную честь и просит продолжать пир.