Антонова Саша - Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Я медленно тронулась в путь. Дышалось с трудом. Снизу поднимался застоявшийся воздух, холодный и влажный, пропитанный запахами обмелевшей реки. Каждая ступенька теперь давалась нелегко, ладони вспотели, колючая веревка больно царапалась. Лестница закончилась на высоте вытянутой руки Анри. До дна было далеко, как до луны. Я никак не могла заставить себя разжать пальцы и спрыгнуть.

— Ну, смелее, — подбодрил Анри. — Я держу тебя.

Затаив дыхание, я рухнула вниз. Сильные руки поймали меня, осторожно поставили на мягкое дно и не торопились выпускать из объятий. А мне и не хотелось выбираться из его объятий, так бы и стояла, так бы и слушала удары его сердца. И пусть бы он еще целовал меня. И я бы не возражала, чтобы он поискал микрофоны в нижнем белье… Я знаю, он все придумал о микрофонах, чтобы я обиделась и ушла.

И его губы коснулись брови, скользнули вниз к уголку рта, и я забыла, зачем оказалась здесь. Я прижалась к нему, всей душой желая слиться с его телом, стать частью его. И тьма отступила, радуга расцвела витражными всполохами. И от губ его, жарких и нежных, накатила на меня горячая волна и поглотила целиком. И не было срама желаннее, как отдаться ему здесь и сейчас.

— Ольга, я хочу тебя. Здесь и сейчас, — прошептал он, и на нас налетел смерч.

Порыв ветра обрушился сверху, и луна сверзлась с неба, с негромким чмоканьем вонзившись в сырую глину дна.

Анри вздрогнул и выпустил меня из объятий. У наших ног лежала веревочная лестница, словно вывернутая наизнанку шкура саблезубого медведя. Два металлических крюка поблескивали клыками.

— Гунда!!! — заметался между стенами колодца отчаянный крик Анри.

Ответом ему была тишина. И только тут до меня дошел весь ужас происшествия: лестница упала. Гунды не видно возле горловины колодца, мы одни в темной могиле, дороги обратно нет. Мы здесь застряли навсегда. И я тихонько завыла.

— Ольга, не бойся, — сказал сыщик. — Мы попробуем выйти через эту дверку.

Он осветил сену колодца. И правда, там, в глубокой нише, была маленькая полукруглая дверка, к ней вела лесенка из выступающих камней. Камни спирально поднимались вверх, опоясывая внутреннюю кладку. Первая ступенька торчала на уровне моей талии. Я с трудом протолкнула комок в горле, представив, как буду взбираться по камушкам, которые выглядели, как спичечные коробки.

— Ты — первая, — Анри сложил ладони лодочкой и подставил их импровизированной подножкой.

— А сумка? — спохватилась я и закружилась по дну колодца.

Луч фонарика выхватил из мрака всякую дрянь: вязкую грязь, палки, камни, банки из-под кока-колы, обрывки целлофановых пакетов, черепки, россыпи мелких монет — дань туристической традиции. Сумки не было. Не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего черную кожаную сумку на длинном ремне. Ну не могла же она провалиться в ил и исчезнуть с лица земли! Вон, гораздо более тяжелые предметы валялись на дне. Взять хотя бы этот человеческий череп. Череп?!

— Анри, — позвала я. — Анри! Здесь человеческий череп. И кости.

— Я видел, — ответил его голос над самым ухом.

Сыщик, оказывается, стоял рядом.

— Кто это?

— Утопленник.

— А когда он утонул?

— Не позже девятнадцатого века.

— Откуда ты знаешь?

— Колодец пересох после установки водопровода. Водоносные слои нарушили горе-строители…

— А кто это?

— А вот это мне не известно, хроники Грюнштайна о нем умалчивают…

— А моя сумка куда подевалась?

— Точно сказать не могу, но догадываюсь… — он вынул из моих рук фонарь и осветил желтым пятном полукруглую дверку, потом провел лучом вдоль лесенки. — На ступеньках грязь, еще влажная. Кто-то недавно спустился, нашел твою сумочку, а затем поднялся. Надеюсь, этот кто-то не запер дверь снаружи…

И мне хотелось надеяться.

— Вниз не смотри, каждую ступеньку проверяй на прочность, прежде чем встать на нее. Не торопись. Если кто-то по лестнице прошел, то и мы сможем. Давай, Ольга, вперед.

Уткнувшись носом в камни, закусив губу, цепляясь пальцами за выступы, как скалолаз, я двинулась вверх. Господи! Об этом ли я мечтала, складывая чемодан и заказывая билет в Швейцарию?! О таких ли приключениях грезила в самолете, в гостинице или в поезде?! Думала ли я когда-нибудь, что буду слизняком ползти по камням подземелья?! За что мне такие испытания, Господи?

Я насчитала сорок восемь ступенек, и каждая из них отзывалась в коленях болью и дрожью. Я не знаю, как мне удалось вскарабкаться, как хватило дыхания и каким чудом я ни разу не взглянула вниз. Из последних сил я подтянула свое непослушное тело на крошечную площадку в нише и в блаженстве закрыла глаза. Похороните меня здесь! Я больше не двинусь ни на миллиметр. И если вдруг окажется, что дверка заперта, то останется только один путь: вертикально вниз, к утопленнику. Похороните меня…

— Ольга, ты у меня герой, — Анри сжал мое плечо, и стало хорошо. Какие сорок восемь ступенек?! Это же ерунда, да хоть все сто: я и не на такое еще способна.

— Ну, Ольга, если умеешь молиться, молись… — Анри смотрел на дверку.

Она была из дубовых плашек, вся в заклепках, на ржавых петлях, с кольцом вместо ручки. Сыщик потянул кольцо, петли отчаянно скрипнули, и дверка открылась. Круг света растекся по низким сводам подземного хода и выщербленным ступеням, которые спирально закручивались вверх.

Ступени были такие узкие, что приходилось ступать боком. Крутые витки ракушки наматывались на ось одно за другим, пока не уткнулись в каменную плиту. Анри, как атлант, уперся в нее плечами, крякнул, приподнял и сдвинул в сторону. В затхлый тоннель хлынул поток свежего воздуха, наполненный тяжелым восковым привкусом. Мы оказались в часовне.

Изящные своды вознеслись высокой готикой, и распятый Христос с отбитыми ступнями воззрился на нас с печалью и всепрощающей мудростью. Я лежала на холодном полу и вдыхала аромат земной пыли. Восхождение из преисподней завершилось. Мы спасены! И все, и больше ни одной мысли о подземелье и черепах! Домой, к людям, в двадцать первый век, подальше от привидений и прочей чертовщины.

— Анри, отведи меня к станции, я хочу домой… Анри?

Я поняла, что его рядом нет. Вскочила и, как полоумная, выскочила из часовни. Сыщик стоял возле колодца, сгорбившись и понуро опустив голову. На обломке скамьи сидела черная ворона и чистила перья клювом. Светило ласковое солнышко, и теплый ветерок доносил с зеленых холмов запахи альпийских трав. Гунды нигде не было видно.

— Где Гунда?

Анри обернулся, и я поразилась тому выражению тоски, усталости и внутренней боли, что плескались в его запавших глазах. Мое сердце сжалось от нежности. Шаркая подошвами солдатских ботинок, он подошел ко мне и взял за руку. Я не узнала его голос, он был сиплым и чужим: