Кэрол Дуглас - Кот в малиновом тумане

— Может быть, я и сам не знаю, — ответил Мэтт осторожно. — Давайте просто посмотрим, что вам удастся разузнать, и будем тогда уже плясать оттуда.

Восьмерка взял со стола голубоватую бумажку — чек.

— Ну, смотри — деньги твои.

— И еще, — начал Мэтт.

Лицо старика сморщилось, как будто он увидел летящий в его сторону плевок. «Так я и знал, — говорил его вид. — что что-то тут не то!»

— Я кое-что расследую сам… Кое-что… кое о ком… и это еще более конфиденциально. Может быть, вы сможете мне что-то советовать время от времени?

— Да на здоровье. Еще один «пропавший без вести»?

— Нет, сам он не пропал… но, возможно, какая-то часть его прошлого…

— В библиотеке есть такие книжки, мистер Девайн. Ну, ты знаешь: называются «Как спрятать все, что угодно, и как найти все, что угодно о ком угодно».

— Нет, — сказал Мэтт, выпрямляясь на стуле. — Я не знал. А в каком отделе?

— Спроси у библиотекаря. Я такие книжки не читаю. Я их пишу.

Мэтт кивнул и решил все же наведаться в библиотеку. С чего-то нужно же было начинать.

— Этот мужик, которого ты ищешь, — Восьмерка О’Рурк, в полном соответствии со своей кличкой, любил безнадежные случаи. Это, впрочем, не мешало ему недовольно ворчать.

— Да? — отозвался Мэтт.

— Он малость помладше меня. Лет на десять или вроде того. Это может мне дать ниточку. Ну, типа, где он бывал и где он может быть сейчас. Ветераны Вегаса имеют свои привычки.

— Именно на это я и рассчитывал, — Мэтт встал и протянул на прощание руку.

Восьмерка О’Рурк стиснул ее так, что кожу зажгло.

— Удачи тебе в библиотеке, сынок.

Но Мэтт не сразу отправился в библиотеку. От Восьмерки он ушел в монастырь.

Ну и путь. Тюрьма. Трущоба. Обитель. А какие характеры — убийца, сыщик, монахиня.

«У меня был еще тот денек, — подумал Мэтт. — Приятно, что после него мне предстоит ночная смена».

Он стоял перед парадной дверью бестолкового дома в испанском стиле, зажав под мышкой коробку шоколада от «Этель М», сберегаемую от солнца, чтобы конфеты не растаяли. Лас-Вегас медленно двигался к прохладе осени и зимы, но солнце все еще было достаточно жарким, чтобы растопить шоколадки даже сквозь картонную упаковку.

— Кто там?

Мэтт нагнулся к морщинистому лицу монахини, выглядывающей из-за двери, как престарелое дитя. Сестре Мари Монике было девяносто лет, и она давно оглохла.

— Я хочу увидеть сестру Стефанию О’Доннел, — медленно и громко произнес он в бежевый пластик слухового аппарата у нее в ухе.

Прежде, чем старая монахиня сообразила, хорошо ли она расслышала его слова, из-за ее спины раздался голос:

— Сестра! — в голосе звучал ласковый упрек. — Вы не должны открывать дверь. Вдруг это кто-то, кого мы не желали бы видеть… — Дверь распахнулась шире, и сестра Стефания собственной персоной предстала перед Мэттом, готовая отразить поползновения злоумышленника, нацелившегося на церковную кружку для пожертвований. — О, Мэтт! — мгновенный переход от воинственности к гостеприимству мог бы насмешить Мэтта, если бы он был в более подходящем настроении. — Входи скорее!

Он ступил в вымощенную терракотовой плиткой прихожую, и полутемная прохлада окутала его, точно плащом.

Сестра Стефания быстро закрыла и заперла дверь за его спиной — молчаливый намек на полную опасностей улицу неблагополучного района, славного в наши дни своей подростковой преступностью.

Она отвела сестру Мари Монику в маленькую гостиную, где с экрана включенного телевизора неслись звуки мыльной оперы. Девяностолетние монахини уже не те, что были когда-то.

Большая гостиная, где принимали визитеров, была дальше по коридору — такое же чистенькое местечко с белыми оштукатуренными стенами, терракотовой плиткой на полу и классической резной черной мебелью в испанском стиле.

Проведенный в комнату Мэтт заметил одного из монастырских котов, то ли Питера, то ли Пауля, греющегося на солнце на подоконнике.

— Питер, — сказала Стефания за его спиной. Ее голос был умиротворенным: вся суета внешнего мира осталась за толстыми дверями. — Он замечательно поправляется. Даже не хромает. Похоже, у кошек действительно девять жизней.

— Сомневаюсь, что теологи одобрят вашу точку зрения, сестра, — поддразнил Мэтт, и сам удивился, как быстро к нему вернулись привычки прежних времен.

— Вся теология Питера заключается в твердой вере в чудо умножения хлебов и рыб — преимущественно рыб [23] Намек на сотворенное Христом чудо окормления толпы двумя хлебами и двумя рыбами. . — Она уселась в одно из резных кресел, жестом указав ему на другое.

Сегодня тяжелый деревянный крест на груди, который она носила постоянно, был дополнен парой деревянных сережек. Мэтта до сих пор смущало то, что монахини в наши дни позволяют себе делать перманент, носить украшения и даже пользоваться румянами и блеском для губ. Он понимал, что его реакция выглядит весьма старомодной, учитывая сравнительно молодой возраст, но ничего не мог с собой поделать: архаические символы живучи, а монахини все же — одна из главных опор католичества.

Мэтт вспомнил про нарядную коробку, обернутую в белую бумагу, и протянул ее любимой учительнице, как Парис — яблоко [24] Парис в древнегреческом мифе должен был вручить яблоко самой совершенной из богинь. . Да, она когда-то была его любимой учительницей, хотя он и побаивался ее временами.

— О, Матфей! Не нужно было… но как мило с твоей стороны! Надо же, «Этель М», любимые конфеты сестры Розы! Ты всегда был таким внимательным юношей… — Она развернула коробку, поставила на стол и открыла крышку театральным жестом. — Прелесть. Хочешь?.. Ну, хорошо, я позже поделюсь со всеми сестрами.

Улыбки обоих медленно таяли, постепенно становясь вымученными. Прошедшие годы и настоящие обстоятельства росли между ними, как приливная волна, и никаких шоколадок не хватало, чтобы построить мост.

— Ну, как у вас тут дела? — спросил Мэтт.

— Возвращаются к нормальному течению. Кот практически выздоровел, как ты сам видишь. Сестра Мари Моника совершенно забыла про звонки маньяка: это возрастное качество — благословенная забывчивость стариков. Блаженны нищие духом. Мы с Розой больше не волнуемся об отце Фернандесе. Он совершенно успокоился с тех пор, как Питер Бернс был изобличен как змея, пригретая на груди нашего прихода.

— Не пьет? — напрямую задал Мэтт неприятный вопрос.

— Я знаю, что ты волнуешься, Мэтт. Я понимаю, что ты чувствуешь ужасную ответственность за то, что застал отца Фернандеса… вне себя. Но — нет, Мэтт, он в последнее время не прикасается ни к чему такому, кроме вина для причастия. Поразительно. Я в жизни не встречала человека, который бы так быстро избавился от этого типа зависимости.