Антон Бакунин - Убийство на дуэли

За столом обычно обсуждались все вопросы — от проблем переселения на другие планеты в связи с угасанием Солнца до погоды. Если Бакунин вел очередное расследование, то завтрак превращался в рабочее совещание, на котором выдвигались и обсуждались планы и так называемые версии — то есть предполагаемые варианты расследуемого преступления.

Здесь же, в ходе рассуждений и споров, рождались и знаменитые умозаключения Бакунина, определявшие и раскрывавшие убийцу или злоумышленника. Позднее я пришел к выводу, что умозаключения Бакунина рождались каким-то другим образом и совсем не в ходе рассуждений и споров. Как они рождались, я так и не понял. А что касается обсуждений во время завтрака, то, как я решил впоследствии, они были чем-то вроде репетиций и пробных вариантов.

Обсуждения обычно сводились к спору между Бакуниным и дядюшкой. Карл Иванович и Акакий Акинфович держались в этих спорах нейтралитета, хотя в общем-то поддерживали Бакунина. Дядюшка спорил отчаянно. В этом отношении дядюшка был уникальным человеком. Казалось, да, впрочем, не казалось, а именно так и было — он мог оспорить все, что угодно.

Стоило при нем сделать заключение или вывод о том, например, что Волга впадает в Каспийское море, он тут же доказывал, что великая русская река никоим образом не впадает в это море, а если его удавалось припереть точными сведениями и фактами, он тут же начинал утверждать, что Волга совершенно неправильно впадает в Каспийское море и что ей следовало бы течь в совершенно другом направлении и впадать в какое угодно море, но только не в Каспийское.

Когда же исходный тезис был несколько шире и давал возможность большего маневра, победить дядюшку было совершенно невозможно. Если, к примеру, речь заходила о том, что лошади едят сено и овес, он с блеском доказывал, что лошади в основном едят сочную траву, которую нельзя называть сеном, а также зерновую рожь и пшеницу, а также все, что угодно, но кроме сена и овса, которые вообще несъедобны. Угроза доставить в столовую лошадь и продемонстрировать, как она съест охапку сена и меру овса, не пугала дядюшку — он утверждал, что если лошадь и съест этот несъедобный для нее корм, то исключительно из глупого упрямства и желания опровергнуть мнение дядюшки.

Бакунин, обладая от природы ловким и сообразительным умом, в спорах с дядюшкой иногда начинал с опровержения того тезиса, который собирался отстаивать. Дядюшка, введенный в заблуждение таким коварным способом, тут же брал противную сторону, камня на камне не оставляя от опровержений Бакунина и приводя самые веские аргументы в защиту того, что, собственно, и собирался доказывать Бакунин. Когда Бакунин применил этот прием первый раз, дядюшка на полчаса лишился дара речи и тем самым единственный раз в жизни проиграл спор. Но когда ситуация повторилась, дядюшка не растерялся. «А, так ты нарочно наоборот», — воскликнул он и тут же опроверг свои же доводы.

Когда все уселись за стол, Бакунин сказал:

— Убит князь Алексей Андреевич Голицын. Убит во время дуэли. Точнее, ранен на дуэли своим противником — Толзеевым и тут же убит неизвестным. По-видимому, пуля Толзеева раздробила ключицу. Вторая пуля попала точно в лоб. Никто из секундантов не слышал второго выстрела. Убийство в высшей степени хитроумное. Полиция не знает, как и подступиться к решению этой задачи. Я считаю, наш прямой долг помочь в раскрытии преступления.

— А я думаю, нам не нужно ввязываться в это дело, — сказал дядюшка, наливая себе вторую рюмку коньяка.

— Помилуй, это почему же? — удивился Бакунин.

— А потому, что дело это политическое. Без сомнения, Голицына убили террористы. Оттого и дело — политическое. Сыщик должен расследовать хищения. И убийства тоже. Но убийства, проистекающие из страстей человеческих. Убийства, которые есть суть преступления. Преступления закона человеческого, а не закона политического. Расследовать и получать за это соответствующую плату — как это заведено в европейских странах и в Северных Штатах также. — Дядюшка выпил рюмку коньяка, закусил соленым грибком и, вооружившись ножом и вилкой, взялся за отбивную котлету.

Слова об оплате работы сыщика все мы слышали не в первый раз. Это была одна из любимых идей дядюшки. Она проистекала, во-первых, из его твердой уверенности в том, что все расследования Бакунина были успешны только благодаря подсказкам и советам, которые давал дядюшка, а во-вторых, из желания при каждом удобном случае сказать что-либо наперекор Бакунину.

— Позволь не согласиться с тобой, — миролюбиво и даже как-то ласково сказал Бакунин.

Он уже закончил отбивную котлету, и Василий поставил перед ним чашку душистого чая. Миролюбие и ласка в голосе Бакунина адресовалась более не дядюшке, а Василию, который сурово забрал у барина блюдо и вышел из столовой.

— Ну, конечно, где уж тебе соглашаться со стариком, — деланно покладисто отозвался дядюшка, — ты как всегда очертя голову готов, не обдумав, лезть куда попало — а ведь потом прибежишь за советом. Да, я не умею делать умозаключений, но житейского опыта и опыта философического у меня побольше твоего. Побольше, милый мой, — запальчиво закончил дядюшка.

— Но это дело чрезвычайно важное — оно может оказать влияние на судьбу России. Такова фигура князя Голицына. — Бакунин принялся за чай.

— Вот как? — Дядюшка отодвинул стул и вышел из-за стола. — Я и забыл, ведь князь Голицын хотел управлять судьбой России. Это ведь так просто. Дай князю Голицыну управлять паровозом или аэропланом — откажется: мол, не умею. А судьбой России — пожалуйста! Ведь и младенцу известно — судьба России в руках князя Голицына. Только никто не знает — в чьих руках судьба одного маленького человечка по фамилии Голицын. А она в руках другого маленького человечка. Этот человечек даже университетский курс не окончил, у него ни поместий, ни денег. Он даже голоден, но он тоже решил управлять судьбой России, и у него бомба в кармане.

Монолог дядюшки произвел впечатление. Я был поражен образностью сказанного. Мне представились необозримые просторы России, и посредине этих сумрачных просторов два маленьких человека — один в расшитой золотом одежде придворного, важный, холодный и надменный, совсем как муж Анны Карениной из известного романа графа Толстого, а второй — плохо одетый, мерзнущий на холодном ветру студент с бомбой в руке. Карл Иванович тоже задумался — вполне возможно, ему привиделась такая же картина [14] Следует заметить, что во время завтрака Карл Иванович не произнес ни слова. (Прим. князя Н. Н. Захарова.) . Акакий Акинфович даже опасливо прикрыл рукой рот.