Ирина Потанина - История одной истерии

— Простите, а почему вы заметили, как пришла племянница, а я нет? — насторожилась я.

— Ну… Вы были увлечены разговором.

— Но не настолько же, чтоб не услышать звонок! Как работает система допуска в ваш кабинет?

От подобной наглости Шумилов слегка оторопел.

— Ну, знаете ли… Это не совсем корректный вопрос.

— Простите, — совсем смутилась я, — Для того вы и ставили эту систему, чтобы не всякий знал, как она работает…

— В общем, именно так, — Шумилов, улыбнувшись, кивнул.

У него оказалась очень приятная улыбка. Лишенная всякой официальности. Домашняя, располагающая.

В ответ на это наблюдение легкомысленной части меня, другая я еще сильнее поджала губы, снова превращаясь в деловую фурию.

— Знаете, — неизвестно зачем заявила эта фурия, — Вы ведете себя так, будто боитесь чего-то.

Фурия не сводила глаз с лица хозяина кабинета, видимо рассчитывая, что её взгляд заставит его немедленно раскаяться и признаться в чем-нибудь ужасающем.

— Действительно боюсь, — ничуть не смутившись моего замечания, сообщил Шумилов, — Боюсь необходимости впустую расходовать время. Знаете, какое количество графоманов мечтает поделиться новыми задумками с издателем литературного журнала? Знаете, сколько времени уходит на то, чтобы объяснить им, кто занимается отбором рукописей для печати?

— А кто? — неожиданно для самой себя спросила я.

— Редактора полос, — явно раздражаясь, ответил Шумилов и вдруг перешел на повышенный тон, — А вы что, пробрались ко мне под видом детектива, дабы побеседовать о каких-нибудь своих рукописях?!

— Упаси Боже! — категорично заявила я, снова навеки хороня всколыхнувшиеся было в душе литературные амбиции, — Я действительно детектив.

Похоже, Шумилова крепко достали желающие напечататься, потому что, услышав, что я не из них, он сразу успокоился. Зазвонивший тут же телефонный аппарат заставил издателя снова насторожиться.

— Извините, — кинул он мне, и погрузился в решение будничных рабочих проблем. Я так усердно пыталась не подслушивать этот телефонный разговор, что до сих пор могу дословно воспроизвести весь текст издателя. Вот так вот странно устроена моя память: самопроизвольно записывает в себя именно то, о чем я стараюсь забыть, и крайне безалаберно относится к хранению важной для меня информации.

— Значит, вы не какой-то там автор, — вернулся к нашей теме Шумилов, положив трубку, — Просто не вполне уравновешенная особа, — будто бы сам себе произнес он, — А, собственно, чего еще ждать от посланниц Зинаиды. Ладно. Это существенно облегчает дело.

— Это я неуравновешенная?! — совершенно неуравновешенно возмутилась я, но потом быстро взяла себя в руки, — Не выдумывайте. Я совершенно нормальна. Просто сегодня выдался довольно тяжелый день. Сначала все эти странности в театре, потом преследующий нас с сестрой огромный детина-Глухонемой. Теперь еще вы…

На месте Шумилова я бы обиделась на пренебрежительную интонацию последних слов. Но его заинтересовало другое.

— Детина-Глухонемой?! Гнался? О чем это вы?

— А, дурацкая история… Долго рассказывать.

— Вы уж потрудитесь.

— Просто мы с сестрой чуть не зашли в этот «Музей одного литератора». Но все-таки не зашли. А когда уже вышли, за нами погнался их глухонемой, чтобы вручить мне книжку этого литератора.

Шумилов смотрел на меня так, будто я вдруг начала представлять собой угрозу для общества. Похоже, последние мои слова окончательно разуверили его в моем психическом здоровье.

— А как вы, скажите на милость, нашли этот музей? Откуда вы вообще о нем узнали? — тоном разоблачителя поинтересовался Шумилов.

— Мы прятались в нем от дождя, — я искренне не понимала, что удивительного в моем посещении музея, — А вы что подумали?

— Прятались от дождя?! — подозрительно прищурившись, прошептал Шумилов, — То есть, вы знакомы с Хомутовым и зашли к нему, когда начался дождь… А там как раз находился этот Детина, да?

— Нет! — растерялась я, — Детина пришел позже. Когда начался дождь, мы с сестрой зашли в подъезд, наткнулись на музейную вывеску и решили исследовать экспозицию. А Хомутова я не знаю. В глаза никогда не видела. Разговаривала только с работником его музея…

— Маленький, черненький. Бесконечно галантен. Глаза чуть на выкате, темные…

— Точно.

— Это Хомутов, — Шумилов вдруг перестал подозрительно щуриться и, издав странное, «б-р-р» замотал головой так, будто пытался избавиться от какого-то наваждения, — До чего же странно всё складывается. Неужели, этот тип действительно устроил у себя дома музей самого себя?

— Он сумасшедший? — с робкой надеждой хоть как-то удержать мир в привычных рамках, поинтересовалась я.

Если кто-то не вписывался в принятые мною понятия о жизни, он непременно должен был оказаться психически больным. Иначе больными пришлось бы признать мои понятия.

— Нет. Просто шутник. Талантливый автор и талантливый шутник. Правда, не для широкой публики. Отсюда масса материальных проблем и клоунада, иллюстрирующая попытки разрешить их.

— Жаль, что я отказалась от экскурсии. Оплаты стоит сама идея.

Издатель, казалось, не расслышал. По крайней мере, ожидаемого одобрения, связанного с моим умением ценить красивые идеи, на его лице не отразилось. Я даже немного обиделась. Впрочем, чему удивляться? Сама виновата.

«М-да, похоже, отныне приятное впечатление и я — вещи несовместимые. По крайней мере, для г-на Шумилова. Жаль. Подобное мнение могло бы развиться у него значительно позже, и развиваться значительно романтичнее», — вновь заговорила легкомысленная часть меня.

«И как, спрашивается, такие мысли связаны с исчезнувшими девочками!?» — укоризненно поинтересовалась у неё остальная я.

— А что вы там говорили о глухонемом? Гнался, чтобы вручить книгу? Это забавно, да? Расскажите подробнее, будьте добры, — беззаботным тоном поинтересовался Шумилов.

Именно эта его беззаботность заставила меня окончательно прийти в себя. О каком «забавно» мы говорим? О каких «отличных идеях»? Зачем теряем время на обсасывание потешных моментов из происшедшего? Можно ли позволять себе такое, когда нужно говорить о деле?

— В другой раз. Об этом я расскажу вам позже, — холодно ответила я, чувствуя, что снова перебарщиваю с этим своим торжественным хладнокровием, — Давайте перейдем к делу.

— То есть, — лицо Шумилова стало вдруг серьезным, — Вы отказываетесь объясниться со мной по поводу глухонемого?

В голосе собеседника отчетливо слышалась едва сдерживаемая ярость. Ну вот! Я, конечно, знаю, что умею выводить из себя даже самых спокойных людей. Но чтобы так быстро и незаметно для самой себя… Это рекорд.

Изо всех сил я старалась не выдать посетившей меня по таклму поводу растерянности. От этого ответ прозвучал слишком резко и самоуверенно.