Дарья Калинина - Смерть из консервной банки

— Сын у меня родился, окрестить надо.

— Да ты совсем дурак, братец!

Андрей был так зол, что даже не подумал, что говорит.

— Воду налили, гости уже пришли, — бубнил Сергей, — стол тоже накрыт, младенец, как полагается, весь в белом. Вас одного только не хватает.

— Ты спятил? Ты меня ребенка своего крестить зовешь?

— Ну!

— Так о таких вещах заранее нужно договариваться. Хотя бы за несколько часов, а лучше, так и дней.

— Ну, забыл я, — покаянно произнес Сергей. — Забыл вам сказать. Жена просила, теща просила, мать просила, отец напоминал пять раз, вот я и забыл.

И взглянув на священника, по-мужски объяснил ему:

— Достали они меня совсем с этими крестинами, можете вы это понять?

— Сергей, послушай, я тебя понимаю, но при всем желании я не могу сейчас совершить обряд. Мне нужно съездить домой, взять все необходимое для проведения обряда.

— Да чего там брать? — бубнил свое парень. — Окунете младенца в воду, молитвы произнесете, какие нужно, я вам денег дам, и разбежимся. Если чего и не так сделаете, взыску за то не будет. Семейные мои люди простые, в церковных катехизисах ни бельмеса не шарят.

— Нет! — твердо произнес Андрей. — Так поступить невозможно! Ты хоть понимаешь, какое таинство просишь меня совершить?

— Да отстаньте вы от меня! — рассердился на него шофер. — Вдвойне заплачу, только не доставайте своими разговорами. Терпеть этого не могу.

— Погоди, братец, — насторожился отец Андрей, — да сам-то ты крещен ли?

— А это разве обязательно?

— А жена? Жена твоя крещена?

— Не знаю я, — отмахнулся шофер. — Да какая разница-то? Мы же не себя, мы ребенка крестить хотим. Да и то лишь потому, что Василий Петрович уже два раза спрашивал, когда мы Мишутку окрестим. Премии грозился лишить. Шутил, конечно. Но кто его знает, вдруг и впрямь лишит?

— Нет, приятель, так не пойдет, — твердо произнес Андрей. — Разворачивай-ка ты машину, не стану я твоего ребенка сегодня крестить.

— Это как же понимать? Отказываетесь?

— Отказываюсь, — подтвердил Андрей. — Потому что ты сам не понимаешь, о чем меня просишь.

— Ну и что? Вы тоже не больно-то смекаете, как и откуда я вам молоко и яйца привожу. И где капусту для вашего хозяйства забираю, тоже не ведаете. И чего? Разве я вам на этом основании отказываюсь продукты доставлять?

— Да это же совсем разные вещи, чудак ты человек!

— Ничего не разные, одно и то же. Я свою работу делаю, а вы свою должны делать. А получается так, что я для вас стараюсь, а вы для меня пальцем о палец ударить не желаете. Ребенка моего окрестить и то не хотите!

Андрей растерялся. Он чувствовал, что Сергей обиделся на него, но не знал, как объяснить неграмотному парню, что окрестить младенца, когда его родители суть неверующие, а может, что и некрещеные люди, он так просто не может.

И внезапно его осенило:

— Ты хоть одну молитву-то знаешь?

— А оно мне надо?

— Если прочтешь, сразу же с тобой поеду.

Сергей насупился еще больше.

— Не знал, что вы мне экзамен устраивать будете. Ну, хотите, я вам еще приплачу? Типа, я экзамен вам сдал?

— Не в деньгах тут дело. Я и бесплатно согласен твоего мальчика окрестить, лишь бы вы с женой понимали, что делать собираетесь.

— А оно нам надо? Вы разбираетесь, и ладно.

— Это недопустимо!

Сергей стал мрачным, словно ночь.

— Не поедете?

— Нет.

— Жена мне теперь житья не даст. И батя. А про мать с тещей и говорить не приходится. Мне от них житья вовсе не будет. Эх, отец Андрей, знали бы вы, как вы мне жизнь испортили! А ну, выметайтесь из машины!

— Прямо на ходу?

Вместо ответа Сергей ударил по тормозам, машина резко остановилась, и Сергей в сердцах выпихнул священника из кабины.

— Кочевряжится он! То ему не так, это не этак! Другого попа найду! Посговорчивей.

— Да где же ты его найдешь?

— В город съезжу и привезу!

И с этими словами Сергей газанул, обдав священника густыми клубами дыма, вырвавшимися из выхлопной трубы машины. Оставшись один, отец Андрей огляделся по сторонам. Мерзавец Сергей высадил его посредине поля, куда бы ни посмотрел священник, всюду расстилалась аккуратно, словно по линеечке вспаханная земля, засеянная кое-где озимыми, а где просто отдыхающая до следующей весны. Никакого человеческого жилья или транспорта поблизости видно не было. Лишь на горизонте просматривались крыши промышленных зданий, то был консервный заводик, где перерабатывали все овощи и фрукты, произрастающие в Дубочках. И хотя пик его работы уже закончился, Андрей знал, что там продолжают квасить оставшуюся капусту, готовить морковку по-корейски и солить огурцы с помидорами, которые продолжали в избытке произрастать в местном тепличном хозяйстве.

— Вот ведь гад! — расстроился отец Андрей, имея в виду так подло кинувшего его шофера.

Но делать было нечего, если стоять на месте, дело не улучшится. И он двинулся в направлении консервного завода, искренне надеясь, что там найдутся люди, способные ему помочь.

Катя смотрела на своего дядю и не узнавала его. И дело тут было совсем не в сбритых усах, хотя, конечно, видеть дядю без усов было непривычно и немного жутко. Чувствовалось, что только что-то глобальное и не очень хорошее могло заставить этого человека расстаться с этой деталью своей внешности.

Сколько Катя себя помнила, ее дядя всегда носил усы. И в ранней молодости, и в зрелости, и потом. В молодые годы они у него были густые и пышные, с возрастом слегка поредели и местами поседели, превратившись в ту самую «соль с перцем», о которой упоминал Матвей. И как это она тогда еще не смекнула, что очень уж подозрительно подходит данное им описание к ее родному дяде! А ведь сообрази это она тогда, можно было бы избежать многих бед. И этой ее сегодняшней встречи с дядей — это уж точно.

Да, ее дядя сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. И как уже говорилось, усы тут играли последнюю роль. И без них изменений во внешности дяди хватало. Он похудел, осунулся, и, самое главное, в его глазах появилось затравленное выражение, которого прежде Катя никогда не видела. Наоборот, ее дядя всегда держался уверенно, много смеялся и, казалось, знал ответ на любой вопрос, терзавший его племянницу.

Для маленькой Кати в детстве ее дядя был вторым папой, она любила его без памяти. Иногда ей даже казалось, что своего родного отца она любит нестоль сильно, как своего дядю. Отец много работал, у него вечно не было времени для дочери. А вот дядя хотя и работал не меньше, а может быть, и больше, но у него всегда находилось время, чтобы поиграть с племяшкой, сводить ее в зоопарк или как-то иначе позабавить. Это уже потом, когда его взяли в Смольный, с ним вдруг что-то случилось. Он немыслимо задрал нос перед своими родными и стал заглядывать к ним исключительно по большим праздникам.