Людмила Милевская - Пять рассерженных мужей

— Ха-ха! Американские военные — бравые парни! С блеском побеждают только в компьютерных войнах. Вопрос об отступлении первым появляется в их головах, даже если они плотно окружены.

Он открыл рот, видимо собираясь возразить, чего я, как женщина, не могла позволить. Он хотел возразить, и вот тут-то меня понесло. Откуда неведомо такой нахлынул патриотизм, что я ни с того ни с сего вдруг русских мужчин начала славить.

— То ли дело наши мужики! — воскликнула я. — Наши мужики наступают даже тогда, когда по всем правилам пора сдаваться! Хоть гневом, хоть заботой русского мужика окружи, все равно он в бой рвётся!

— Какие интересные мысли приходят в вашу голову, — восхитился Мишель.

— К любому эти мысли пришли бы, если бы он трезво глянул на моих подруг. Вот взять хотя бы Тосю. Уж чем только не окружала своего Тасю она, Тася же, кобель, не сдаётся и лезет то на рожон, то под юбку. У Тоси тьма подруг, так что в юбках дефицита нету. А Тамарка? Моя Тамарка!

И я едва не захлебнулась, потому что о Тамарке очень много могла сказать.

И сказала!

— Моя Тамарка! — начала я, собираясь, никаких подробностей не страшась, внедриться в её тоскливую жизнь, полную бесцельных событий и опасных приключений. — Моя Тамарка просто кенгуру!

Он удивился:

— Кенгуру? Почему же?

— Да потому, что мужа своего всю жизнь в сумке носит. А он нелёгкий. Такое нервное истощение на этой почве у неё. С Тамаркой же общаться страшно, так наэлектризована она. Как увидит меня, так сразу кричит: «Мама, ты невозможная!». А ведь могла бы и помолчать, потому что ей есть с кем сравнивать — двадцать лет на горбу своего невозможного Даню носит!

— Двадцать лет?! — ужаснулся Мишель. — У вас такая взрослая дочь?

— Да нет, это подруга. Моду взяла мамой меня называть. Тепла ей в жизни не хватает. Носит Даню на горбу…

— Вы же говорили, что в сумке, — напомнил он.

Я отмахнулась, к чему, мол, придирки:

— И на горбу, и в сумке, где только не носит его она, а он как был лежебока, так и остался. То же и у бедной Розы. Паразиту-Пупсу она регулярно свою кровь сдаёт!

Мишель ужаснулся:

— Каким образом?

— Самым обычным, тем же, что и все русские жены. С утра до вечера вурдалак-Пупс беззастенчиво пьёт кровь жены, а там той Розы — всего ничего. Порой удивляюсь сама: откуда в Розе так много крови? Но можно представить как малютке живётся!

Мишель молчал, но глаза его были со мной согласны. Вдохновлённая я продолжила:

— И подобное с любой подругой. Наши мужчины уроды все, и потому все! Все!!! Все подруги мои несчастны! Слышу жалобы со всех сторон: «Сонька, спаси! Сонька помоги!» Жить не могут без меня. На шаг отойду, тут же ищут: «Где эта Мархалева?»

Мой собеседник вздрогнул:

— Мархалева? Вы о ком?

Я изумилась:

— О ком? Да о себе! О себе же! О ком ещё могу говорить так долго?

Тут он почему-то растерялся:

— Вы же Романова.

«Романова?

Ах! Горе мне! Неужели опять проболталась?

Проболталась опять! Надо бы хоть изредка запоминать, что говорю, да где там? Болтаю столько, что и не упомнишь! Значит сама и виновата. А как быть? Может меньше говорить?»

Здесь восстала моя натура:

«Ну конечно! Тоже выход нашла — меньше говорить! Зачем тогда жить, если мало говорить? Глупости! Ни в чем я не виновата, это папаша мой виноват. Приправил папаша фамилию, стыдно людям сказать. Уж кем я только в жизни своей не бывала, когда хотела мужчине понравиться: и Воскресенской, и Алмазовой, и даже Изумрудной, лишь бы Мархалеву эту ненавистную не упоминать.»

Скажу тому, кто не знает: мархаль — в просторечии кондитерская эссенция, по причине доступности столь излюбленная алкоголиками. Это сейчас выяснилось, что страшно она дорога, а раньше её тоннами с кондитерских фабрик тащили и употребляли без мер и границ. Легко представить какие ассоциации рождает имя моё в умах пьющих мужчин — а где взять непьющих?

Я — натура чувствительная, терпеть не могу насмешек. Ещё с юности закаялась при знакомстве родное имя своё называть, обязательно что-нибудь красивое придумаю. Придумала и на этот раз, и вот попала впросак.

— Да, моя фамилия Романова, — воскликнула я. — А что вы услышали?

— Увы, Мархалева, — с огорчением признался Мишель и пояснил, грустно вздыхая: — Слишком много думаю о женщине, носящей это имя, может потому и ослышался.

Я насторожилась. Со страшной силой заработали мои мозги, забегали мысли — их у меня всегда бездна. Бросилась прикидывать много ли в нашем городе Мархалевых — лично я знаю только себя. Даже не слыхала, что в нашей стране есть ещё Мархалевы…

И тут меня осенило: «Да не о том же думаю, глупая! Этот мэн, этот потрясный мужчина — потомок рода, владелец замка и так далее и тому подобное…

Ох! Даже дух захватывает!

И вот этот мэн со всеми своими головокружительными наворотами не обо мне страдает, а о какой-то совершенно посторонней женщине?

А я ломаю голову над черт-те чем!

Ужас! Мой Мишель, этот Робэн, этот красавец, с утра до ночи о ком-то мечтает! О ком-то, а не обо мне! Безобразие! Он такой же кобель, как и все мужчины! Думает о другой, а в ресторан повёл ту, что под руку подвернулась! Негодяй!»

— Уж не влюбились ли вы в неё? — с присущей мне прямотой спросила я, желая сразу внести ясность.

— Даже сказал бы — хуже, — с прискорбием ответил Мишель.

Я растерялась:

— Хуже? Что же может быть хуже?

— Уже несколько дней без сна и отдыха разыскиваю женщину эту и не могу разыскать, а ведь она мне просто необходима.

Сердце кровью облилось:

«И это все он — потомственный дворянин и владелец замка — говорит мне? Признается в любви к какой-то… дуре?! О, горе! Он ко мне равнодушен!

Но каков наглец — полное отсутствие такта. Я здесь из-за него червями и гусеницами давлюсь, а он…»

— Может вы ещё и меня попросите искать эту дульцинею? — с непередаваемым сарказмом спросила я.

Он встрепенулся:

— О, если это возможно…

«Возможно? Ха-ха! За кого он меня принимает? Я, умница и красавица, сейчас все брошу и непонятно кого искать пойду. Как же, держи карман шире!»

— Конечно возможно, — с приятной улыбкой ответила я. — Вся к вашим услугам. Хоть сейчас отправлюсь вашу даму искать. Надеюсь она хороша?

— Просто красавица!

«Что он в красоте понимает, этот болван?!» — подумала я и, демонстрируя доброжелательность, спросила:

— Чем же красавица занимается?

Мишель обрадовался моему вопросу и с непонятной гордостью сообщил:

— Она писательница.

— Писательница?

— О, да!

Мгновенно перебрала я в голове всех наших писательниц, вздохнула с облегчением и подумала:

«А почему бы и в самом деле не помочь? Когда эта писательница, эта его красавица, найдётся, и мы встанем с ней рядом…