Наталья Александрова - Кот в мешке

Совершенно голый череп авторитета тускло отсвечивал в мертвенно-голубом свете уцелевших ламп. На этом черепе не было ни ушей, ни носа — память об афганском плене, о кривом ноже моджахеда, о страшных месяцах, которые будущий авторитет, а тогда молодой сержант-десантник, провел в глубокой сырой яме среди мертвых и умирающих, среди зловония разлагающихся трупов и страшных незаживающих ран…

В той яме десантник оставил свою душу, и с тех пор он стал совершенно безжалостным и бесчеловечным, признавая только две реальные силы — силу оружия и силу денег, больших денег.

С тех давних афганских лет за ним и закрепилась кличка Череп. Только глаза горели на его голом черепе — пустые и глубокие, как два пересохших колодца в афганской пустыне, черные и безжалостные, как два автоматных дула.

— Где женщина? — негромко спросил Череп подошедшего к нему Костю Черного.

Костя растерянно огляделся:

— Трупы только мужские.

— Где баба?! — яростно заорал Череп. — Она должна быть здесь!

— Мы окружили базу со всех сторон, — оправдывался Костя, — она никуда не могла уйти.

— А это что? — Череп ткнул стволом пистолета в сторону огромного зеркала, занимавшего часть стены холла против входа.

Костя наискось прошелся по зеркалу автоматной очередью, оно осыпалось грудой серебристых осколков, и все увидели спрятанную за ним тяжелую бронированную дверь.

Череп махнул бойцу с гранатометом. Тот встал напротив двери, надел защитные наушники. Остальные разбежались в стороны, укрылись за столами и шкафами. Гранатомет тяжело ухнул, взрыв пошатнул здание школы, уцелевшие стекла вылетели из окон, но бронированная дверь устояла.

Тогда по беззвучному приказу к двери подбежал невысокий электронщик со своим чемоданчиком.

Вытащив квадратную черную коробку, он подключил ее к электрической сети. Прибор загудел, и из него забил тонкий голубоватый луч. Техник направил луч на дверь и медленно повел им вдоль ее поверхности.

Там, где голубой луч соприкасался с металлом, броня как бы вскипала и испарялась, и на поверхности двери оставался узкий аккуратный разрез.

Остальные молча наблюдали за работой.

Прошло несколько минут, и голубой луч обвел дверь тонким кантом. Двое бойцов с ломиками встали по сторонам двери и одновременным сильным ударом вышибли ее.

Из образовавшегося проема хлынул автоматный огонь, а через долю секунды вылетело несколько гранат. В школе снова начался настоящий ад.

Люди Черепа залегли против пробитой двери, поливая ее огнем. Там и тут на полу валялись трупы. Живые использовали их как щиты и укрытия от пуль. Сам Череп, дождавшись небольшой паузы в перестрелке, приподнялся и одну за другой бросил в проем две гранаты. Изнутри донесся последний выстрел, и все затихло.

Костя Черный, стремясь показать командиру свою храбрость, ворвался в комнату за дверью, и оттуда донесся его голос:

— Череп, тут одни трупы!

Несколько бойцов вбежали за ним, следом неторопливо вошел Череп. Против двери лежал рыжий боец, которому осколком гранаты рассекло горло, в углу тяжелой грудой валялся здоровяк Манюня, начиненный пулями, как рождественский гусь черносливом. Рядом с ним еще один парень прижимал к простреленной груди автомат, уставившись в потолок широко открытыми мертвыми глазами.

Пока победители осматривали комнату, в холле никого не оставалось, и поэтому никто не видел, как один из валявшихся там «трупов» в черном спортивном костюме и натянутой на лицо маске шевельнулся, отполз в сторону, поднялся и незаметно выскользнул за дверь. Пригнувшись, человек перебежал сад, пробежал по шоссе и скрылся между пустыми сараями. Там он сбросил маску и черный костюм, превратившись в стройную подтянутую женщину лет тридцати пяти. Там же, между сараями, был спрятан мотоцикл, прикрытый грудой пустых коробок. Женщина вскочила на него, завела мотор, выехала на шоссе и стремглав умчалась в сторону города.

Таня Трясогузкина очень дорожила своей работой. Не всякую девушку ее лет, приехавшую в большой город из глухой провинции, из захудалого городка Малошуйки Архангельской области, возьмут горничной в такой роскошный отель! Конечно, ей помог двоюродный дядя Иван Константинович, который здесь, в Питере, пользовался большим авторитетом. Все его знакомые, которые говорили с ней об Иване Константиновиче, так его и называли: «Дядя твой, Татьяна, — авторитет!»

Правда, иногда они называли его еще какой-то странной кличкой: Мыльный. Но это, наверное, просто какое-то детское прозвище, так сказать, для самых близких друзей…

Дядя поговорил с администратором отеля «Савой», и тот охотно согласился принять Таню на работу.

— Ты девушка порядочная, — сказал ей администратор Сергей Борисович, — жизнью в большом городе не испорчена, нашим гостям приятно будет увидеть твое свежее румяное личико…

— А у меня и с английским хорошо, — похвасталась Таня, — учительница Алиса Дмитриевна меня всегда очень хвалила…

— Тем более, — улыбнулся Сергей Борисович, — с английским — это просто замечательно…

А самое главное, дядя у тебя большой человек… одно слово — авторитет…

Тане очень нравилась работа горничной, нравился свежий запах чистого белья, нравились красивые просторные номера. Она закрывала глаза и представляла, что стала знаменитой актрисой и сама остановилась в «Савое», принимает ванну с душистой пеной и спит на хрустящих крахмальных простынях…

Недавно в отеле появился постоялец, из-за которого привычная жизнь персонала вышла из колеи.

Это был знаменитый человек, миллионер, точнее — миллиардер, один из самых богатых людей в стране, владелец нескольких металлургических комбинатов и целого ряда других предприятий. Его фотографии не сходили со страниц газет и экранов телевизоров. Вместе с ним в отель наехала целая толпа охраны. Охранники шлялись по коридорам, заглядывали в служебные помещения, мешали работать. По десять раз на дню обыскивали работников отеля, особенно молоденьких горничных, и норовили их облапать своими наглыми ручищами… но с этим приходилось мириться. Таня понимала — безопасность Великого человека превыше всего…

Таня Трясогузкина шла по коридору с небольшим подносиком в руках — господин Ольшанский попросил принести бутылку минеральной воды, та, которая стояла в холодильнике в номере, не устраивала его.

Огромные апартаменты Ольшанского занимали весь конец коридора — номера шестьсот семь, шестьсот восемь и шестьсот девять. Когда Таня проходила мимо шестьсот третьего номера, его дверь приоткрылась, и в коридор выглянула молодая привлекательная женщина в купальном махровом халате, чуть старше самой Тани. Лицо женщины было взволнованно, глаза округлились.