Дарья Донцова - Билет на ковер-вертолет

— Извиняйте, конечно… — кашлянул он. — Начал из бачков грязь вытряхивать, глядь, сверток, весь такой аккуратный, бечевкой перевязанный. Вот, решил вернуть, может, случайно вышвырнули…

Тео машинально взяла сверток.

— Как вы поняли, кто его хозяйка? — спросила она.

— А вот тут на полях написано, — словоохотливо пояснил честный дворник, — видите? Улица наша, и номер дома стоит, квартиры. Небось по подписке газетку получаете. Повезло вам, что в нее завернули.

Оставшись одна, Теодора спрятала кошек на антресоли. Ох, не зря покойная матушка предупреждала: нельзя просто так избавиться от напасти, она вернется. Подарить кому-то постороннему или продать статуэтки не получится, их можно лишь безвозмездно передать членам своей семьи. Причем только призвав на голову близкого родственника несчастье, можно избавить себя от проклятия. И что было делать Тео? Кому всучить кошек?

— И вы поверили в такую чушь? — не выдержала я.

Блюм развела руками.

— Я же сказала: возмутилась, не верила, вот как вы сейчас. Но потом жизнь заставила призадуматься: сначала смерть родителей, затем Валерий попал в тюрьму…

— Вы просто выбрали не того человека в супруги. Колдовство тут совершенно ни при чем! Впрочем, многие по молодости делают глупости, но потом берутся за ум и начинают жить заново.

Блюм горько вздохнула.

— Нет, у нас по-иному получилось. Валерий Павлович, отсидев тот срок, более не привлекался, но продолжал заниматься неблаговидными вещами. Мы отдалились друг от друга, жили соседями. Я ничего не требовала, впрочем, Валерий Павлович иногда проявлял заботу… Но это совсем неинтересно. В общем, о семейной своей жизни не могу ничего хорошего сказать. Павлик вырос, и стало ясно: он вылитый отец, полная копия, и внешне, и внутренне. Неутешительный итог. Вот у Моники жизнь сложилась иначе: она родила троих, все честные люди, обожают мать. А я после смерти Валерия Павловича осталась одна, и, если бы не святая Майечка, умереть бы старухе Блюм с голода. А так — живу в свое удовольствие. И знаете что…

— Нет, — быстро ответила я.

— Стоило фигуркам пропасть, как мне улыбнулось счастье.

— Куда же они подевались?

Теодора Вольфовна прижала пальцы к щекам.

— Ладно, если уж начала рассказывать, следует договаривать. Их Павлик украл. Да, можно сказать так.

— Ваш сын?

— Ну да!

— Но с какой целью?

Блюм нахмурилась.

— Говорила ведь вам: мальчик получился очень похожим на отца — внешне Аполлон, внутри земляной червь. Впрочем, в произошедшем я сама виновата, вновь совершила несусветную глупость… Понимаете, однажды у меня сердце заболело, да так сильно, словно кол в грудь забили…

Испуганная Теодора побежала к врачу, из поликлиники ее с подозрением на инфаркт отвезли в больницу. Мужа не встревожила болезнь жены, а вот Павлик пришел один раз навестить маму. Блюм, которой делалось все хуже, усадила парня на кровать и рассказала ему семейную легенду.

— Теперь тебе беречь кошек, — завершила она историю. — Они на антресоли, в желтом чемодане.

Павлик повертел указательным пальцем у виска.

— Неужели думаешь, что поверил тебе?

Теодора молча смотрела на сына, вспомнив себя, молодую, активную, настоящую комсомолку. Она ведь тоже ответила своей маме подобной фразой. Разве что не так грубо, но суть-то не меняется!

После ухода Павлика Теодоре Вольфовне стало легче, и скоро она вернулась домой. А потом случилось неожиданное приключение: пропал Павлик, не пришел ночевать.

Валерий Павлович неожиданно остро отреагировал на исчезновение сына. Правда, когда взволнованная Блюм сказала мужу: «Павла нет», тот рявкнул: «Эка беда, не маленький уже, придет».

Потом Валерий быстро оделся и убежал. Вернулся он ночью и разбудил Теодору. Блюм выглянула в коридор, хотела сообщить, что сына так и нет, но тут Прыщ с кулаками налетел на супругу. По счастью, он всего лишь один раз толкнул женщину, а потом принялся орать. Сжавшаяся в комок Теодора Вольфовна лишь вздрагивала, до нее с трудом доходил смысл произошедшего.

Оказывается, придя домой после посещения больницы, Павлик пришел к отцу и заявил:

— Мать рехнулась, надо ее в психушку класть.

— Чего еще? — недовольно поинтересовался Валерий, отвлекаясь от газеты.

Хихикая, юноша изложил только что услышанную в больнице семейную легенду и историю появления у матери фигурок кошек. Наверное, он думал, что папа пожмет плечами и заявит: «А и верно, пора в дурку бабу укладывать».

Но Валерий неожиданно серьезно отнесся к информации из уст сынка. Прыщ хорошо помнил, что случилось во время его скромного свадебного ужина, он видел побледневшие тогда лица Вольфа и Розы. И теперь Валерий сообразил: в невероятной сказке есть доля правды…

— Так вы не вводили мужа в курс дела? — воскликнула я. — Не сообщили ему о проклятье семьи Блюм?

— Нет, — помотала головой старуха. — Вначале я не восприняла рассказ мамы всерьез и не хотела, чтобы Валерий посчитал тещу сдвинутой особой. А потом очень испугалась и прикусила язык. Боялась, что Валерий Павлович уйдет из семьи и мой мальчик останется сиротой. Все ради сына старалась, хотела ему и папу, и маму сохранить.

Я глянула в окно. Это еще вопрос, где лучше ребенку — в семье, состоящей из одной, но счастливой мамы, или в доме, в котором родители постоянно на повышенных тонах выясняют отношения!

— Нет, — методично продолжала Теодора, — не заговаривала я с Валерием Павловичем о кошках, считала тему закрытой. И потом… Может, мои слова вам покажутся странными, но я тогда была даже счастлива. Валерий Павлович меня не третировал, Павлик спокойно рос. Да, конечно, хотелось иной жизни, других взаимоотношений с мужем, но, чего уж гневить бога, и мой мужчина был не столь уж плох…

Я молча слушала Блюм. Старуха противоречит себе: пять минут назад говорила, что ощущала зависть к двоюродной сестре, чувствовала свою третье-сортность, а теперь произносит обратное. Но в мою задачу не входило узнать правду о душевном состоянии и переживаниях Теодоры и истину о ее браке, меня сейчас волновала судьба кошек. И я снова превратилась в слух.

…Пообщавшись с Павлом, Валерий полез на антресоль, обнаружил сверток, размотал его, вытащил статуэтки и сказал:

— Если легенда, которую тебе наболтала мать, не врет, внутри там бесценные фигурки, антиквариат. Их можно продать за бешеные деньги. Да и сами эти глиняные кошки не копейки стоят, по виду дрянь, но ведь старинные, и, если их оценить, небось кучу бабок за них отсыпят.

Валерий Павлович отковырял кусок хвоста у одной киски, потыкал в образовавшееся отверстие длинной иглой, потом посветил фонариком и прошептал:

— Там точно статуэтка.