Иоанна Хмелевская - Колодцы предков

– Лучше сразу скажи, откуда ты все это знаешь, – потребовала я.

– Не знаю, откуда – не помню. Где-то услышала. Бабкины скандалы я сама слышала, о тетке графине бабушка рассказывала, а Менюшко ко всему этому здорово подходит. Он опять приехал вынюхивать...

– И ты действительно думаешь, что это тот же самый, который мчался по полю до Первой Мировой?

– Дурочка, у Менюшко могли быть дети.

– Ага, и теперь вынюхивают дети?

– Вынюхивают. А почему бы и нет? Это даже подтверждает то, что рассказывал дядя Антон. В старые времена люди делали разные странные вещи. Наша семья могла забрать что-то у семьи Менюшко. Или получить что-то на сохранение. Кого-то попутно заела совесть, и он начал передавать поручение – это что-то вернуть...

Я кивнула головой. Да, подходило. Облизанный мог быть потомком Менюшко и действительно приехать за чем-то своим. Это должно быть чем-то стоящим, если в самом начале появился труп. Однако, какое отношение к этому имеет моя прабабка? По словам отца Франека, сначала ей надо было умереть, откуда следовало, что прабабка не соглашалась вернуть награбленное. Прабабка умерла. Интересно, что стало с награбленным...

– Тереза лопнет от радости, – сказала я грустно. – Если окажется, что наша семья действительно кого-то обжулила – совесть загрызет ее насмерть. Она спать не сможет.

– Вернется домой нагая и босая, – добавила Люцина. – Надо снять с книжки все деньги и закопать их в подвале, иначе она заставит отдать их облизанному. Эх, черт, у меня же нет подвала. Знаешь, давай не будем ей рассказывать, что у нас вышло с этим Менюшко.

Вскоре после полуночи подъехала патрульная машина милиции, которая ехала по своим делам и немного отклонилась от маршрута, привлеченная костром посреди дороги. Ничего лучшего я и придумать не могла. Вопрос колеса решился за каких-то десять минут.

– Сама видишь, как я их люблю, – сказала я Люцине, отправляясь домой.

– Конечно, – ответила Люцина. – Симпатичные ребята. Специально подождали приезжать, чтобы я вспомнила этого Менюшко...

Из-за воспоминаний Люцины к действию подключился Марек, блондин моей мечты, который до сих пор упорно старался держаться в стороне. Он не принимал участия в семейных обсуждениях, как огня избегал упоминания о преступлении, ссылался на отсутствие времени, недомогания, неверие в факты, глухоту и общую умственную недостаточность. Это меня страшно раздражало, и я долго не могла понять, в чем дело, пока не удалось вырвать из него правду.

– От твоих семейных проблем я чувствую себя идиотом, – раздраженно и неохотно признался он. – Я надеялся, что на этот раз останусь в стороне. Лучше чувствовать себя нормальным...

– Тоже мне, выдумал! – фыркнула я с состраданием. – В семье преступление, а у тебя такие безжизненные надежды! Всегда во все вмешиваешься, а именно теперь хочешь увильнуть – не вижу смысла и логики. Займись этим, наконец, сам видишь, появляется все больше подробностей, и никто ничего не понимает.

– Ты думаешь, я смогу что-то сделать? Поговорить с духом отца Франека?

– Не знаю, возможно, и с духом. С кем говорить, не знаю. Поговори с кем хочешь. Ты мог бы проверить, в чем дело с этим Менюшко.

– Это можно, надо попробовать...

– Ну так пробуй! Что стоишь?

Марек еще немного пытался оставаться в резерве, но быстро сломался. Его добил отец, который специально пришел ко мне и категорически потребовал его участия, пожаловавшись, что больше не выдержит. Для обсуждения загадочного преступления мы выбираем как раз тот момент, когда по телевизору начинается футбол, и окончательно отравляем ему жизнь. Понятно, что пока дело не распутается, мы не успокоимся, поэтому придется что-то делать. Отцу Марек сдался.

– Только на победу не настраивайся, – предостерегла я его, когда он отправлялся в вояж в окрестности Лукова. – С тем же успехом этот Менюшко может происходить из Колобжега. Что бы не случилось, за идеи Люцины я не отвечаю.

– Ты тоже не настраивайся, я еду туда исключительно для развлечения. Давненько я не был Лукове...

Я бы поехала с ним, но в моей машине треснул глушитель, и от рева двигателя на лету падали птицы. С мастерской я договорилась только через два дня. Марек, казалось, был этим очень доволен. Я подозревала, что он исчезает с горизонта больше для отдыха от бесконечных разговоров, чем для раскрытия тайн.

Он объявился через три дня, как раз когда я вернулась из мастерской с новым глушителем. Как всегда элегантный, в костюмчике, белой рубашечке, галстучке, свежий, как подснежник, с невинным выражением лица. Я сразу поняла, что он что-то знает.

– Ну? – спросила я нетерпеливо.

В ответ он порылся в портфеле, нашел и вручил мне портрет молодого человека в военной форме.

– Узнаешь?..

– Покойник! – вскрикнула я, пораженная. – Но, кажется, живой?.. Откуда это?

– Все равно, откуда. Знаешь, кто это?

– Как кто? Наша семейный покойник! Это убитый из Воли! И ты знаешь, кто это?

Марек с удовлетворением рассматривал портрет, выдерживая эффектную паузу.

– Кто это?!!! – заорала я.

– Представь себе, некто Станислав Менюшко...

Короткое мгновение меня преследовала мысль, что это тот человек, который когда-то мчался по полю ржи. Теперь он убит, а вместе с ним ушла в могилу и тайна. Я отбросила это дурацкое наваждение и поразилась тому факту, что воспоминания Люцины оказались подлинными. Марек не захотел больше говорить, пока не удостоверится, что покойника признают все родственники.

До дома моей мамуси я доехала за рекордно короткое время – две минуты и сорок секунд. Собравшаяся за ужином семья вынесла единодушное решение:

– Покойник, как живой! – засвидетельствовала Люцина. – Тьфу, я хотела сказать наоборот – живой, как покойник...

– Здесь он выглядит получше, – благодушно призналась Тереза. – Если бы мне показали такое фото, о нем можно было бы и поговорить.

– И его действительно зовут Менюшко? – удивилась моя мамуся.

– На самом деле, его звали Станислав Менюшко...

– Пожалуйста, не говорите, пока меня здесь нет, иначе вам придется все повторять, – сказала Тереза, отправляясь на кухню за дополнительными тарелками и приборами.

– А откуда милиция взяла это имя? – спросила я. – Ты случайно не узнал?

Тереза остановилась на пороге.

– Да, узнал. Ваши адреса были записаны на обрывке конверта. С другой стороны не было ничего, кроме фамилии Менюшко.

Тереза вернулась к столу.

– Будете есть руками и с пола, – сообщила она сердито. – Я никуда не иду, никакого уважения от вас не дождешься. Хотела бы я знать, почему милиция этого не выяснила!

– Я могу и руками, – пробормотала я, – а он говорит, что недавно поел. Будем пить чай.