Иоанна Хмелевская - Проза жизни

Последняя ее фраза была не просто красным словцом. Майор, расставив ловушку на контрабандистов и озабоченный соблюдением строжайшей тайны, беспокоился, как бы через подруг операция преждевременно не раскрылась. Он даже высказал слабое пожелание задержать обеих до ее завершения.

— Скажите, вы с кем-нибудь обсуждаете это дело? — обеспокоенно допытывался он. — В школе или в семье?

— Упаси Боже! — ужаснулись обе в один голос.

— И вам тоже не советую это делать, - предостерегла его Тереска. - Особенно в школе. Нас примут за чокнутых и отравят нам всю жизнь. А в семье тем более. Никто ничего не знает и не должен знать. Иначе придется бежать из дому.

— Скоро весна наступит.. — с протяжным вздохом сказала она — снова без всякой связи с предыдущим.

Весна ее немного пугала. Пока еще стояла зима, но известно было, что весна наступит, и довольно скоро. А весна — это, как известно, сирень, благоухающие вечера, пресловутые соловьи, о которых столько болтают, поют, пишут и которых полагается слушать вдвоем, в нежных объятиях... Полгода тому назад она еще питала надежду на весну в объятиях Богуся, но теперь... Эх, лучше не думать!

Захватывающая, занимающая все мысли и время криминальная авантюра отошла в прошлое, и заноза в сердце Терески снова дала о себе знать. Ни одна весна прежде не будила в ней такой тоски и тревоги. Всякий раз Тереска радовалась ей блаженно и бездумно. Никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной и одинокой, как сейчас...

Свое несчастье и одиночество Тереска переживала как бы авансом, весна ведь еще не наступила. Просто она ощущала, что с ее наступлением она станет одинокой и несчастной, и это неизбежно, это неотвратимо, это естественные последствия трагедии с Богусем. Сенсационные события приглушили эту трагедию, но вот они исчерпали себя — и что осталось? История и репетиторство, проза жизни...

Вот уж нет! Прозе жизни Тереска никогда не поддастся! Плевать ей на соловьев, весну, упоительные вечера и сирень! Свалит с плеч проклятую историю, которая доводит ее до безумия трижды в неделю, и на свежую голову постарается внести какое-нибудь разнообразие в эту прозаичную жизнь. Пока еще неизвестно, что именно, пока лучше подождать и позволить Шпульке передохнуть, пока еще на дворе зима и можно обойтись бассейном, сдачей норм по плаванию и зарабатыванием денег...

— А вообще-то я тебе удивляюсь, — сказала Шпулька, тоже глубоко задумавшись. — У тебя такой успех, мальчишки бегают за тобой напропалую, в чем же дело? Почему тебя ни один не устраивает?

В голосе Шпульки звучало явное осуждение. Она прекрасно отдавала себе отчет, что ее ожидает, если Тереска в ближайшее время не заинтересуется каким-нибудь парнем и не направит на него избыток своей энергии, предприимчивости и времени. Тогда все это она захочет расходовать в компании со Шпулькой, а разве откажешь подруге! При одной мысли о том, в чем ей придется участвовать, у Шпульки буквально волосы вставали дыбом. О том, чтобы полностью устраниться, и речи не было. В больших количествах Тереска была утомительна до невыносимости, но полное отсутствие Терески превращало мир в бесплодную пустыню. Единственный выход — ограничить Тереску до разумных пределов, а это было бы возможно, если бы на горизонте замаячил какой-нибудь неотразимый субъект.

— Кого конкретно ты имеешь в виду? — пренебрежительно фыркнула Тереска. — От всех этих сопляков меня тошнит. Или недоумки, или хамы, или самовлюбленные пижоны. Никто мне не нужен. Все они ничего не стоят.

— Так уж и все... А чего бы ты хотела?

— Дурацкий вопрос. Чтобы он в меня по-настоящему влюбился. Но не кто угодно, а такой... Такой, чтобы мне подходил. Не такой, как все.

— Богусь был такой как все, — осторожно проронила Шпулька, не зная, как Тереска отреагирует на упоминание о нем.

Тереска гневно фыркнула.

— Но сначала он казался не похожим на других. Ты же сама видела, что он особенный, сама говорила! Он был такой... чистый. И воспитанный, и обаятельный, и влюбленный. Только потом...

— Он был таким в каникулы. В свои последние школьные каникулы. Он тогда еще не стал взрослым. А потом вступил в жизнь...

— А, подумаешь — жизнь...

В голосе Терески прорвалась горечь. Снова путается под ногами какая-то другая, настоящая, взрослая жизнь... Она существовала вокруг и была ее уделом в будущем, она искушала и отталкивала, манила и ускользала, и какой бы эта жизнь ни оказалась, она не имела права быть обыкновенной. Другие пускай себе живут обыкновенной жизнью, но только не она...

Шпулька покачала головой — и тяжело вздохнула, смиряясь с тем, что скоро на ее голову снова свалятся какие-нибудь нестерпимо захватывающие приключения. На спасение в виде неотразимо обаятельного субъекта рассчитывать не приходится.

— Ну ладно, — сказала она, сдаваясь. — Пойдем завтра в бассейн...

Погода была холодная и промозглая, падал дождь со снегом, превращаясь на тротуаре в омерзительную слякоть. Тереска вместе с Кристиной и ее женихом вышли из Дворца культуры. Шпульки с ними не было. Показав прошлым разом неплохие результаты в плавании, она категорически отказалась выходить из дому в такую погоду, ссылаясь на симптомы гриппа, ангины, катара и воспаления легких. Тереска махнула рукой и пошла в бассейн без нее.

Кристина светилась ничем не замутненным счастьем. Жених поджидал их в холле с заботливым выражением лица. Оба в один голос заявили, что такая погода бодрит и освежает, а прекрасный вечер располагает к прогулке. Тереска сначала решила, что они шутят, потом — что свихнулись, и наконец, приглядевшись к их лицам, поняла, что у обоих своя особая точка зрения на мир. Для нее же погода, жизнь и вообще весь белый свет были омерзительны.

Тем не менее она дала себя уговорить на прогулку, не понимая, зачем увязалась за ними вместо того, чтобы сесть в автобус. Им было, правда, по пути, но почему непременно пешком? Она плелась рядом со счастливой парой, поддерживаемая под руку женихом Кристины, которому явно было все равно, держит ли он в руке ее локоть или кусок бревна. Стараясь переступать через лужи, она краем уха слушала их разговор.

Кристина беседовала с женихом о свежем цыпленке, которого надо купить для бабушки. Цыпленку непременно следовало быть свежим, поскольку бабушка мороженую птицу категорически не признавала. Тереска не могла понять, чья это бабушка — его или ее, во всяком случае, отношение к бабке как к совместной собственности увеличивало в ее глазах степень их близости. Без сомнения, возвышенные чувства обоих уже пустили свои корни в обыденную жизнь и обрели крепость в общих заботах.

На площади Освободителя Тереска наконец сориентировалась, что требовательная старушка доводится бабкой Кристине, а трогательная озабоченность жениха свежей птицей объясняется исключительно глубокой его привязанностью к любимой девушке.