Иоанна Хмелевская - Убойная марка

К тому же после вчерашних размышлений я пришла к выводу не информировать несчастную девушку о сгущающихся тучах над ее Патриком, не подкладывать ей отраву кусочками, лучше уж сразу вывалить на нее все, что накопилось у следователей против ее любимого. Рухнет намечавшееся счастье Гражины… Пусть пока не знает всего, потом уж примусь выкапывать ее из-под развалин, все равно это предстоит. Лучше уж все сразу: и обрушить на ее голову страшную весть о виновности Патрика, и облегчать ее страдания, и изыскивать способы, как помочь Патрику. А пока.., пусть уж этого Патрика поймают, пусть совсем не останется надежды, все лучше, чем эта вечная неуверенность.

Увидев меня, Тот Пан явно обрадовался — Извольте убедиться, как из сплетен можно соорудить целую пирамиду, — живо проговорил он. — Тетрадрахма, только вот интересно какая, Древней Греции или Александра Македонского?

Теперь польские редкости: динар, или денарий (как пани будет угодно), нашего короля Локотка? Представьте, Локоток настоящий, а вот с денарием Кривоустого целая драма! Но ведь был же! Да я и сам не поверил бы, что у провинциального, никому не известного нумизмата могли храниться такие потрясающие раритеты.

А вот с другим польским королем еще не до конца выяснено, был вроде бы денарий Кривоустого, но это пока неточно…

Он тараторил, захлебываясь от восторга, я же пыталась вспомнить…

— ..иуда, тетрадрахма Лизимарха, — вырвалось у меня. Нумизмат не помнил себя от счастья. Такой раритет!

— Значит, уже выяснилось? Да рассказывайте же!

Я охладила его восторг.

— Далеко не все, и вообще я не могу беседовать стоя. Нужно бы присесть. Тут близко бар…

Нет, он для стоячих. Тогда пошли в кафе, тоже недалеко. Да пошли же! Вы сообщили мне очень интересные вещи, не терпится скорее услышать остальное.

— Межвоенное двадцатилетие подтвердилось, — по дороге торопливо рассказывал нумизмат.

— Ох, подождите, больше не выдержу, ноги подкашиваются.

Наконец мне удалось дотянуть Того Пана до стула и плюхнуться на него.

— Меня удивляет, — безостановочно сыпал, как из мешка горохом, Тот Пан, — что брактеат Яксы с Копаницы вел себя самым странным образом: то появлялся, то снова исчезал. Остальное же — очень интересные вещи, только довольно бестолково подобраны. Системы нет, наверное, покупал, что подворачивалось под руку, надеясь систематизировать впоследствии. Большинство монет не в лучшем состоянии.

И все равно коллекция ценная, целое состояние.

— Да откуда вы все это узнали? — удивлялась я. — Выходит, кто-то видел коллекцию пана Хенрика?

— А я разве пани не сказал? Видел, конечно, видел пан Гулемский. Тот мужчина, что рассматривал коллекцию пана Фялковского, помните, вы мне рассказывали, «не толстый, не тощий, не лысый, не рыжий…».

— Так это был пан Гулемский?

— Именно он. Мы его вычислили. Вы еще сомневались, признается ли, а он и не стал скрывать, что видел.

Не понимаю, почему Тот Пан так торжествовал? Прямо светился от радости. Я деликатно напомнила нумизмату, что тогда он тоже сомневался, признается ли человек, видевший коллекцию пана Фялковского (и которого видела в окно Гражинка). И правильно сомневались, ведь велось следствие, каждого могли заподозрить. А он признался?

— Ну да, как разошлась весть о похищении коллекции пана Фялковского, он и сказал, что коллекцию видел, запомнил и может рассказать, что она собой представляет.

— Отважный человек! — поразилась я.

— Не совсем так, — возразил Тот Пан. — Я сам ему рассказал о гибели сестры коллекционера, о похищении и о том, что ни один человек так и не видел пропавшей коллекции. А он тут же и сообщил, что видел. Спросил только, когда именно сестра коллекционера была убита.

Представьте, какое совпадение: в этот день пану Гулемскому делали операцию в больнице, удаляли аппендикс. Именно в тот день, когда произошло убийство, в десять утра ему сделали операцию, и он еще лежал под наркозом. Так что он никак не мог оказаться в числе подозреваемых.

— А почему же раньше он об этом не говорил?

— Знаете, как бывает? Не хотел нарушить слово, данное владельцу коллекции. Пан Фялковский просил никому не говорить. Его коллекция выглядела довольно скромно, не очень симпатично, монеты не были разложены по дорогостоящим контейнерам, так что хозяин надеялся, что его сокровища не привлекут внимания обычных воришек, если не разойдется молва о ценности собрания. Вот пан Гулемский и молчал, раз пообещал коллеге, да и теперь рассказал далеко не всем, мне да еще двум-трем доверенным лицам. И брактеат Яксы был в той коллекции, пан Гулемский его видел собственными глазами.

Я вообще перестала что-либо понимать.

— Минутку, раз брактеат Яксы был, значит, он есть, а пан сказал, что его нет.

— Потому что нет.

— Но ведь был?

— Был. А теперь нету Нам помешала подошедшая официантка.

Я с разбегу чуть было не заказала пиво, да вспомнила, что за рулем, и заказала чашечку кофе. Тот Пан мог себе позволить пиво.

— А теперь, пожалуйста, расскажите как-нибудь попонятнее, — попросила я собеседника. — Что это значит — был и теперь нету? Откуда известно, что был? Откуда известно, что теперь нет?

— Из спецификации известно. В ней ведь все о монетах написано. Спецификация отыскалась, у пана Гулемского оказалась копия, но в ней брактеат отсутствует. А теперь и оригинал спецификации тоже нашелся, и в нем тоже нет брактеата.

— Откуда появился оригинал? У кого он?

— А вот этого я не знаю. Пан Гулемский видел и мне сказал. А с паном Гулемским я только вчера говорил. Но знаете, головой бы я за брактеат не поручился.

Я тоже. Раз это такая непостоянная монета, я бы тоже не стала ручаться за нее. А вот фамилия Гулемский мне знакома. Слышала я ее, да только вспомнить не могу где. Сидела, кофе отпивала по глоточку и старалась вспомнить. Езус-Мария, ну что за память! Старею, видно. Ведь это болеславецкие глины меня спрашивали, не знаю ли я некоего пана Гулемского. Да-да, именно они, еще и имя называли: Петр. Не знаю ли, дескать, я такого. Выходит, они его с самого начала подозревали?

— Минуточку, дайте мне подумать, — нервничала я. — Пан Гулемский рассматривал коллекцию покойного Фялковского и видел в ней брактеат Яксы из Копаницы. Но в списке брактеата не было. Может, Фялковский тогда только что его раздобыл и еще не успел занести в свою спецификацию?

Тот Пан снисходительно усмехнулся.

— Такие вещи, знаете ли, как только приобретают — спешат занести в реестр. Двойное удовольствие. Но вот из нашего разговора получается, что он заполучил его недавно. Это неоспоримый факт. И смотрите, все совпадает. Сначала брактеат был у Петшака, потом его у Петшака не было, а с Фялковским с точностью до наоборот.