Иоанна Хмелевская - Убойная марка

— Нет, почему же. Теперь, когда ее уже разыскали, она говорит чистую правду. Только очень следит, чтобы ненароком не сказать о том, о чем ее не спрашивают, не проявляет, так сказать, инициативы. Вообще, Камилла очень симпатичная женщина. Умная и интеллигентная, только немного нервная.

— И что же она говорит?

— Род его занятий ей неизвестен. Чем занимался в последнее время — не знает. В доме проводил мало времени, поздно откуда-то возвращался. Ей не говорил, чем занимается. Она, конечно, догадывается, не строит из себя идиотки, и полиции сказала. По ее мнению, Патрик последнее время занимался тем, что искал убийцу Вероники.

— И что? — язвительно поинтересовалась я. — Нашел?

— Камилла не знает. Он уехал, ничего не сказав.

— Ты как думаешь, уехал, потому что нашел?

Или потому, что бросил искать?

— Лично я считаю — уехал, потому что к маме приехала младшая дочка. А Камилла все надеется, что удастся пристроить свою младшенькую за хорошего человека. Знаешь, Камилла не верит в виновность Патрика. Она вообще отрицает любую его связь с преступлением. Веронику он и пальцем не тронул, заявляет она и ни о каких инсинуациях на этот счет даже слышать не желает.

— Все-таки странная какая-то история, — рассуждала я. — Пожилая женщина, мать недавно умершей дочери, и человек, за которого ее дочь хотела выйти замуж. Почему он останавливался у нее, даже если Камилла сама по себе человек симпатичный и интеллигентный? И о чем они разговаривали, интересно? Не о несчастной же умершей дочери, этого материнское сердце не выдержит.

— На разные темы. О культуре, политике, растениях, которые оба любили. Больше всего говорили о книгах, и не всегда их мнения совпадали. Тут Камилла собралась поподробнее информировать полицию, чем же отличались их литературные вкусы, но полиции пришлось остановить свидетельницу. И без того снятие с нее показаний тянулось несколько дней.

Я долго молчала, обдумывая услышанное.

Вопрос напрашивался сам собой.

— А какой холеры ради разыскивал Патрик этого Кубу?

Януш никогда не таил от меня ни своих сведений, ни своих мыслей.

— Я сам об этом думал, — признался он. — Самое простое — уничтожить свидетеля. И без того против Патрика много улик, фактов, уже доказанных, а Куба, окажись он свидетелем убийства, окончательно пригвоздил бы парня.

Отсутствие Кубы оставляет хоть какую-то тень сомнения.

— Сомнение всегда толкуют в пользу обвиняемого, — напомнила я юристу, который и без меня прекрасно это знал. — Отыщет Кубу и прикончит его, причем сделает это по-умному, например организует какой-нибудь несчастный случай или еще что-то в этом роде. Надо быть внимательней к Гражинке: как бы ее это известие не убило.

— И куда он, черт побери, мог скрыться?

— Кто? Куба или Патрик?

— Патрик. Собственно, меня интересуют оба, и ни одного полиция не может обнаружить.

Фамилия Патрика, по крайней мере, известна, и адрес его знают.

Мне вспомнилось мое посещение комендатуры.

— Из трех гостиничных Якубов все трое отпали, один на моих глазах.

— Не волнуйся. Осталось еще сто восемнадцать, и все в подходящем возрасте.

Пана Петшака я знала очень мало, совсем не представляла его образа жизни и поехала к нему наобум, без предварительного уговора. Наобум означало вторую половину дня, ближе к вечеру.

Почему-то мне казалось, что по утрам он должен шляться по филателистическим магазинам, аукционам и вообще по делам. Значит, застать его у себя больше шансов именно в это время дня. Логично предположить, что, набегавшись по делам, он теперь сидит дома, копаясь в своих коллекциях.

Так оно и получилось. Конечно, положено предварительно позвонить и договориться о встрече, как это делают все так называемые культурные люди, но я не сомневалась; он под любым предлогом откажется от встречи со мной, питая ко мне глубокую и, разумеется, необоснованную неприязнь. Следовало воспользоваться фактором неожиданности, У дома пана Петшака, где я поразительно легко нашла место для парковки машины, мне вдруг пришла в голову страшная мысль: письмо Гражинки побудило меня попытаться исправиться, стать внимательной к людям и считаться с их интересами, а меж тем я то и дело поступаю наоборот. Доказательство тому — сегодняшний мой визит к филателисту. До сих пор, как совершенно справедливо писала Гражинка; я имела прекрасный обычай сваливаться кому-нибудь на голову внезапно, без предупреждения, не считалась с тем, удобно ли это человеку или нет, главное, чтобы мне было удобно. А ведь можно же созвониться: в наше время у каждого порядочного человека имелся телефон и даже не один. Оправданием мне всегда служили обстоятельства: заставляют, дескать. А что сейчас? Я и не подумала сваливать на обстоятельства вину за свое некорректное поведение, никакие угрызения совести меня нисколечко не мучали. И получается, мой характер с каждым днем становится все хуже.

Оглушенная этим малоприятным открытием, я стояла рядом со своей машиной на стоянке, не решаясь войти в дом, и пялилась на дверь парадного. Вдруг она распахнулась во всю ширь, и из нее выскочил молодой человек с приятным лицом, густо усыпанным веснушками. Не обратив ни малейшего внимания ни на меня, ни вообще на стоянку, он решительным шагом направился в сторону улицы Пулавской. И тут навстречу ему вышли две бабы. Их я вообще до сих пор не замечала. Может, они его поджидали. Главное, столкнувшись нос к носу, они остановились все трое. То, что они говорили, я слышала отлично.

— День добрый, пани Наталья! — крикнул молодой человек. — Дядюшки нет?

— Нет, — не очень любезно ответствовала одна из баб, наверняка пани Наталья.

— Жаль! — огорчился парень. — А он мне так нужен. Я ждал его или вас. Хорошо, что вы пришли. Мне надо к вам зайти, забрать книжку…

— Ничего не выйдет! — мерзким голосом заявила баба по имени Наталья. — Пан Юзеф запретил пана впускать в дом. Вообще никого не впускать, если его нет дома.

— Но меня-то можно? — изобразил негодование молодой человек.

— А вот и нет. Ксавуся особенно, сказал он, не впускать. Ни под каким видом! Так пан Юзеф распорядились. Раз никого, то никого.

Конопатый Ксавусь попытался уговорить мегеру:

— Да бог с вами, пани Наталья, я ведь не чужой, меня-то вы знаете. А книга лежит на полке у письменного стола, вы сами можете мне ее дать, вовсе и не обязательно мне входить в дом.

Наталья была непреклонна.

— Раз мне сказано — без хозяина в дом никого не впускать, я и не впущу. Мне мое место дороже. И не стану я рыться в книжках пана Юзефа. А вы, Ксавусь, и попозже можете прийти, когда сам хозяин будет дома.

— А когда дядюшка будет дома?

— Мне-то откуда знать? Он приходит, как получится. К ужину уж будет всенепременно.