Иоанна Хмелевская - Бесконечная шайка

Месяца через два мы с Матеушем почти одновременно получили по письму. Казик, который тоже продлил свой контракт, сообщал, что Гатя действительно уезжала, но уже вернулась, о матери знает и сама объявится. Гатя в письме к Матеушу сообщала, что была в Австралии, сейчас приехать в Варшаву не может, да теперь и незачем, приедет, когда выйдет срок, а пока просит Матеуша пользоваться их квартирой, собрав в одну комнату их вещи.

— А в Сидней она ездила повидаться с братом, — пояснил Матеуш.

О Гатином брате Матеуш говорил неохотно, оно и понятно. С молодым человеком произошла очень неприятная история, и долгое время в Гати-ной семье избегали вообще упоминать об этом позорном пятне на фамильной чести. Окончив юридический институт и получив диплом, он самым подлым образом, подложив свинью своему старому профессору и старику-отцу, известному варшавскому адвокату, смылся за границу, никого не предупредив. Постранствовав по свету, он наконец осел в Австралии, и все удивлялись, что он может там делать со своим дипломом юриста, полученным в Польше. Правда, английский молодой человек знал отлично.

Впрочем, до Гатиного брата мне не было никакого дела, я индифферентно восприняла информацию Матеуша и сочла вопрос выясненным.

Прошло еще несколько месяцев, и тут Гатя объявилась собственной персоной, позвонив мне по телефону.

— Я приехала всего на неделю, —сказала она, —и у меня чертовски мало времени.

— Ну, как там? — поинтересовалась я.

— Ничего. Но Казику легче.

— Почему?

— Потому что он мужчина. Да нет, я не жалуюсь, арабы немного ко мне привыкли и перестали притворяться, что не слышат, когда я к ним обращаюсь.

— А раньше притворялись?

— А как ты думаешь? Исполнять поручения женщины — какой стыд для араба! Но я привыкла, все остальное прекрасно, словно в раю живешь. Слушай, я позвонила, чтобы спросить — не видела ли ты у меня «Цыганки»?

— Какой цыганки? О чем ты? Я могла с ней встретиться в твоей квартире?

— Да нет, не живой, портрет цыганки. Не встречался ли он тебе?

Я задумалась, честно пытаясь вспомнить. Квартира Гати была битком набита всевозможными предметами искусства — картинами, предметами старины, зеркалами в декоративных рамах, множеством фотографий.

Была ли среди них «Цыганка»?

— Алло, ты там не померла? — встревожилась Гатя. — Чего молчишь? У меня времени в обрез. Отвечай!

— Не торопи, я пытаюсь вспомнить.

— Вспомни, мое золотце, вспомни, прошу тебя! Мне так нужен этот портрет. Небольшой формат, масло.

— Небольшой?

— Да, немного больше A3.

— Нет, — отвечала я, подумав. — Ничего похожего мне на глаза не попадалось. А если даже и был, я не обратила внимания.

— И не слышала об этом портрете? Может, мама что-нибудь говорила?

— С твоей матерью я не общалась со времени твоего отъезда. У меня создалось впечатление, что я не очень ей нравилась.

— Ясное дело, не нравилась, — подтвердила Гатя с похвальной искренностью. — Но «Цыганку» ты могла видеть.

— Может, и могла, но не видела. А что, она пропала?

— Пропала, нигде не могу найти. Ну да ладно, ничего страшного. Мне очень некогда. Прощай!

— Постой! — спохватилась я, но Гатя уже повесила трубку, а я не успела сказать ей о ее чертежной доске.

Я тут же перезвонила Гате, но ее телефон был занят. А на следующий день телефон уже не отвечал, сколько я ни названивала. Куда-то ее черти понесли, эту Гатю! На третий день я разозлилась и перестала звонить, подумав — если доска понадобится, она сама мне позвонит. Впрочем, вряд ли она повезет ее в Касабланку, раз возвращается туда.

Недели через две позвонил Матеуш.

— Послушай, — задумчиво протянул он, — ты ничего не слышала о «Цыганке»?

— И ты туда же? — раздраженно отозвалась я, — Больше вам нечем заняться? Сначала Гатя, теперь ты... Куда она подевалась?

— Кто «она»?

— Не цыганка же! Гатя!

— Наверное, в Касабланке. Недели две как уехала. Да, точно две недели, в субботу улетела.

Я быстренько подсчитала, и у меня получилось, что Гатя улетела на следующее утро после разговора со мной. Выходит, звонила мне в последний момент! Значит, я все равно не смогла бы ее спросить о доске. Прекрасно, совесть моя чиста.

Матеуш вернул меня к предмету разговора:

— Так я спрашиваю о «Цыганке». Ты, не видела такой портрет у Гати? Масло. Или что-нибудь слышала о нем...

— Нет, не видела и не слышала. Гатя меня уже о нем спрашивала. Ни о какой цыганке понятия не имею. А в чем дело?

Матеуш помолчал, потом решился:

— Знаешь что, нам, пожалуй, стоит увидеться. Зайди ко мне, то есть зайди в Гатину квартиру, я теперь живу здесь. Кое-что покажу тебе.

— Ладно, когда зайти?

— Можешь завтра? Часов в шесть?

— Хорошо.

Любопытство подгоняло меня, и в Гатину квартиру я явилась пунктуально в шесть. Последний раз я была здесь в ту злополучную пятницу, несколько лет назад, накануне первого отъезда Гати за границу, когда мы с ней заканчивали нашу работу. Мне запомнился жуткий беспорядок в квартире. Еще бы, Гатя из-за меня не смогла толком упаковать вещи, набросала их как попало в углу, уже только после моего ухода смогла собрать свои чемоданы.

Матеуш впустил меня в квартиру, и я буквально остолбенела. Тогдашний беспорядок в Гатиной квартире мог показаться идеальным порядком по сравнению с разгромом, который царил сейчас.

— Что здесь произошло? — спросила я, осторожно переступая через наваленные на полу всевозможные вещи, чтобы выйти наконец из передней. — Ураган бушевал?

— Нет, — меланхолически ответил Матеуш, — Гатя! Я потому и пригласил тебя, хотел, чтобы ты увидела все это собственными глазами, иначе не получишь должного представления о случившемся. И заметь, я тут немного уже прибрался.

— Да что же она тут делала?

— Искала «Цыганку». Сядь, видишь, я расчистил столик и два кресла, сейчас принесу кофе, поговорим спокойно.

Похоже, место для нас Матеуш расчистил самым примитивным способом, просто смахнул на пол вещи со столика и кресел. Сев в одно из них, я продолжала изумленно оглядываться. Вся комната была завалена всевозможными вещами, главным образом книгами. Они грудами покрывали весь пол. Громадный довоенный книжный шкаф Гатиного покойного отца был не только опорожнен, но и разобран на части, вперемежку с книгами валялись полки и дверцы. Подушки с дивана сняли, перевернули на другую сторону и даже надорвали, видно, интересовались, нет ли чего внутри. Из массивного письменного стола были вытянуты все ящики, их содержимым засыпали книги, уже до того вываленные на пол. А главное — со стен содрали драгоценные картины, предмет фамильной гордости Гатиного семейства. Теперь они самым жалким образом валялись на полу.

Пришел Матеуш с кофе, и я потребовала объяснений.