Алена Смирнова - Подруга мента

— Угу. И чем главный не подозреваемый?

— Он первым приходил!

Измайлов расхохотался:

— Детка, после его ухода вахтерша, единственный свидетель, Лизу не видела. И не слышала.

— Вик, он хороший. Такой интеллигентный, тихий, слегка закомплексованный. То есть говорит дельные вещи и вроде стесняется, вроде пардону просит за неоригинальность. Тактичный он, на журналиста не очень похожий. У нас ведь наглость не только второе счастье, но и первый гонорар. Не кривись, люди скучны, в них мало интересного для других людей. И чтобы вытянуть нечто…

— Нужно надуть интервьюируемого…

— Нужно быть личностью, Вик. Лепить вопросы из грязи в себе и мириться с тем, что отвечающий на них может оказаться чище тебя.

— Поля, что ты в рекламе делаешь?

— Севу кормлю. Вик, я разуверилась в том, что людей надо информировать. Тысячелетиями обходились сплетнями и слухами, а не вымерли. Или поэтому не вымерли. Легенды доходили до человека, легенды! Вот мне хорошо с тобой, я должна благодарить судьбу и быть довольной и спокойной. Кому ведомо, что впереди. Так хоть день, хоть час, минута удовольствия, почему нет. И тут мне про голод, несправедливость, войны, смерти… Но передо мной маячит собственная смерть, неизбежная и непредсказуемая. Это жестоко. А, может, я не преуспела в журналистке, вот и защищаюсь.

— Ты просто не как все. Люди смотрят репортажи о боях за едой и не давятся.

— Так не бывает. Все откладывается, все копится, перерабатывается, ищет и находит выход.

— Тогда надо показывать и печатать.

— Загнал в угол и балдеешь?

— Ты еще молода. Вода кипит за счет кислорода, да? В тебе его много. А кипяченую водичку доводить до кипения гораздо дольше, чем сырую.

— Вик, те, кто убивает, ничем не отличаются от тех, кто показывает, рассказывает и смотрит. Ты про еду на экранном фоне… Но кабы не пряталась способность убить в репортерах, зрителях и читателях, они бы не вынесли.

— Поля, о своем праве не читать газет и не смотреть телевизор ты никогда не задумывалась?

— Нет.

— Дитятко. Иди сюда, я тебя пожалею.

— Не надо меня жалеть, — загордилась я.

— А кого надо?

— Лизу.

— Я не некрофил, — отпрянул Измайлов. — Двинем-ка мы в теории. Что-то у нас с практикой вторые сутки нелады. Лизу задушили веревкой, по прочности не уступающей телефонному проводу.

Я вспомнила свои ассоциации в кабинете Валентина Петровича, вздрогнула и прильнула к Измайлову.

— Запоздалая реакция лучше, чем никакой, — сообщил он и… вернул меня на мой стул. — Беда в том, Поленька, что гости прибывали друг за другом, словно приглашенные. Но не одновременно. Смерть наступила между десятью и одиннадцатью. Так они все в этот промежуток и отметились.

— Вик, мне двое парней не нравятся.

— Мне тоже. Поэтому взгляни.

Измайлов вытащил фотороботы. Я завизжала:

— Это они, они! Ну и глаз у вахтерши, алмаз. Этот гад чуть не убил Бориса, а этот лягнул меня. И за волосы дернул.

— В прострацию не впадешь?

— Постараюсь.

— Тогда имей в виду, они не убивали Лизу. Заглянули в кабинет минуты на три, вышли и доложили вахтерше, что не туда попали.

— Да эти могут угробить за секунду!

— Застрелить, детка. Но не задушить.

— Могут, — не принимала его доводов я. — Тут только рыла, ты бы их ручищи видел.

— Здоровые кабаны?

— Вик, первому свернуть шею, как прутик сломать.

— Учту. Юрьева он один раз ударил?

— Разъединственный.

— Поля, не плачь, Борис поправится. Это очень важно.

— Куда важнее.

— Это очень важно, потому что… Откровенно скажи, ты на улице в толпе их опознаешь?

— Кого?

— Парней.

И тут я сникла. Марки машин — ерунда. Я даже за кинозвезду, узрев живьем, не поручусь, что она, а не помешавшийся на ней двойник.

— Вик, мне для узнавания антураж нужен. Если будут все четверо подпирать зеленую иномарку, тогда узнаю. А если по одному, в массах и на бегу… Нет.

— Ты, Поленька, за человеком числишь только его образ жизни. Нос, рот, уши тебя не волнуют.

— В точку.

— А я?

— Ты с толпой не смешаешься.

— А бывший муж?

— Хочешь потерзаться? Тоже нет.

— А подружки?

— Про сына будешь спрашивать, дотошный?

— Что тебе нужно, чтобы запомнить человека?

— Любить, Вик.

— Заметь, я съел и «любить», и мужа.

— Я не проститутка, в загс маршировала по любви. Но она приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

— Ты не дворника случаем бросила?

— Вик, пища делится на телесную и духовную.

— Но ведь ты ненавидишь своих похитителей?

— Я не умею так ненавидеть, чтобы навсегда запомнить, полковник.

— А у меня получается.

— Опять пугаешь?

— Сам не пойму. Боюсь потерять, скорее. Да не реви ты, водяная. Я не каменный, сейчас пристану, и все расследование насмарку.

— Так не приставай.

— Не могу больше.

— Так приставай… Измайлов, как тебе не стыдно. Ты мне еще про Бориса не сообщил ничего, кроме диагноза.

При упоминании Юрьева Вик с рыком, но нашел в себе… мужество? Или все ту же ненависть к изуродовавшим лейтенанта людям? Или злость на меня, втравливающую во всякую гадость так же легко, как другие гадостей избегают?

— До Бориса еще неблизко, Поленька. Колись, давай, что ты рекламировала?

— Духи, средства от комаров и колорадского жука, ателье по пошиву белья, шерсть для вязания, магазин игрушек, соки, газовые плиты, холодильники, сборные садовые домики, детское питание, унитазы и питьевую воду.

— Воду последней?

— Да. Но это повторная реклама. Первая прошла в марте. Мне было нелегко, Вик. Вода — штука однообразная.

— Без ножа режешь. Я поставил на то, что кто-то открыл номер от 23 сентября.

— Почему?

— Потому что душат и похищают с бухты-барахты. Преступления не подготовленные и не профессиональные. То есть, только профессионалы и могли выполнить этакие дилетантские поручения, не оставив следов.

— Что ты несешь! А шины на проселочной дороге?

— А дождь, накрапывавший весь день и всю ночь? А лихачи, рванувшие в объезд поста? Поля, ты и есть наш единственный след.

— Я не след, Вик. У бандита был пистолет. И пристрелить меня, когда я бежала по полю, не составляло труда. Хорошо, что тогда я была дикой лошадью.

— Не понял…

— И не надо. Но меня не убили.

— Значит, ты еще чей-то след в нужном направлении, Поленька.

— Господи, топчут все, кому не лень, а я отдувайся.

— Ты в состоянии выслушать про Юрьева? Тут еще тухлее, чем с редакцией.

И Измайлов мне такое выложил, что я начала косить.

Жена преуспевающего бизнесмена добиралась в воскресенье днем своим ходом на дачу, где с пятницы отрывался муж. Разбогатели ребята недавно, и он еще не усвоил элементарный прием — возьми, дражайшая половина, денег, найми, кого следует, и отвянь. Так что она не сомневалась: огород перекопан, ботва сожжена, пол на веранде починен. Муж брал с собой бутылку водки, но права она недавно получила и проблем с доставкой кормильца в город на его машине не предвидела. Это когда у нее возникли другие проблемы, она продиктовала милиционерам адрес любовника, у которого забыла утром сей незаменимый документ и который навсегда останется отныне ее алиби, а не мужчиной. А тогда… Вошла она, напевая, в дом, окликнула мужа. Далее по-киношному: тряска трупа за все места, вой, паническое озирание окрестностей. Богатая фантазия — путь к нищете, лучше я не буду углубляться в подробности. То, что при покупке дачи представлялось преимуществом — всего трое соседей в неподдельной чаще, — оказалось проклятьем. Пометавшись по пустым чужим владениям, она вспомнила о пейджере и радиотелефоне мужа, но их и в помине не было. Зато была разбитая кувалдой машина. Как ей удалось добежать через лес до станции? А как вообще удается хоть пальцем пошевелить в шоковом состоянии? Кассирша связалась с железнодорожной милицией. Вот ее-то бригада и обнаружила в другой комнате еще одно окровавленное тело, на поверку подавшее признаки жизни. Юрьева отправили в больницу, где он, не приходя в сознание, и путешествовал по опасной грани до сих пор. Бизнесмена застрелили, потом ограбили. А, может, ограбили, потом застрелили. Измайлов считал, что его адски пытали, таскали смотреть, как превращают в металлолом машину… Пистолета найти не удалось. Отпечатков пальцев тоже. Наловчились, суки, в перчатках работать. Любовник, представив себе перспективы отношений с младой вдовой, принялся икать и подтвердил, что изменяла она супругу по-черному. Следовательно, убить ей было недосуг. А вот заказать…