Маша Стрельцова - Смесь бульдога с носорогом

— Куценко! — завопила я. — А ты чего не предупредила, что приедешь?

И мы рванули навстречу друг дружке, обнялись, похлопали друг дружку по спине, и взявшись за руки пошли домой. Детский сад, вторая группа, ей Богу.

— Марусь, а ты чего не позвонила что приедешь? А если б я сексом в это время занималась, допустим? — попеняла я ей.

— Оделась бы и вызвала такси любовнику, — легкомысленно ответила она.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Люблю я Маруську до ужаса.

— Пошли в дом скорее, — потащила я ее к подъезду.

— Легостаева замуж за своего наркомана выходит, знаешь? — поведала она в лифте. Мы с Маруськой давно придерживаемся принципа «как это — я знаю, а ты нет!».

— Ха — ха! — мерзко засмеялась я, — этой задаваке так и надо — помнишь, как она в классе из себя королеву строила?

И мы быстренько перемыли кости Женьке Легостаевой.

— А у Букинского машину угнали! — вспомнила Маруська. — Просил с тобой поговорить.

Я поскучнела. О Букинском я имела сомнительную честь вздыхать до выпускного бала. Потом он оказал мне честь и меня дефлорировал, после чего я сделала аборт. И я его тут же разлюбила.

— А чего со мной говорить? — прикинулась я дурочкой.

— Ну как чего, старушка! — вытаращила на меня глаза Маруська, — помоги парню, свои ж.

— Разговора нет, — внезапно развеселилась я, — для своих сделаю скидку — пусть приходит, всего за штуку машину верну!

Тут двери лифта разъехались, но Маруська столбом стала в проеме в слегка обалдевшем виде и осторожно спросила:

— Рублей?

— Долларов, — насмешливо уточнила я и слегка ее подтолкнула.

Маруська вышла из лифта и задумчиво произнесла

— А я в своей шарашке полторы тысячи получаю.

Потом взглянула на меня и уточнила :

— Рублей.

— А я так тебе разве не помогаю? — обиделась я. — Я ж тебе постоянно денег даю и продукты привожу, неужто я тебя, Марусь, на 50 баксов жить оставлю?

И чмокнула ее в щечку.

Люблю я ее, паразитку, как родную сестру.

В квартире Маруська тут же ринулась на кухню, а я — в ванную, после тренировки меня как с мусорки подобрали.

— Ты чего сожрать хочешь, старушка? — бодро возопила она.

— Паэлью сделаешь? — крикнула я.

— Ага, — гаркнула она. — А ты что сейчас делаешь?

— Я в ванной, приходи спинку тереть!

— Ага, я вот только прям поставлю все жариться — париться, и приду!

Бог мой, как я люблю Маруську! Я бы очень хотела чтобы она жила со мной, но вот парадокс. Места тут — роту селить можно с комфортом, но для Маруськи места нет. Потому что моя работа и круг общения слегка небезопасны, однако я — то от семи собак отлаюсь, а у Маруськи могут быть проблемы. Да и к тому же наша дружба осложняется наличием у нее мужа.

Мы с Маруськой всю жизнь были вместе. Мамы — подруги родили нас с интервалом в два дня в одном роддоме, жили мы в соседних домах, сидели рядом на горшках в детсаде, и разумеется вместе пошли в школу. Мы никогда ничего не делили, одежда у нас была общая, карманные деньги мы решали вместе как потратим, и неважно было, что мне родители могли давать гораздо меньше чем Маруське А если быть честной, то денег мне в детстве давали всего один раз — целых семь рублей, тайком от матери сунутых мне подвыпившим отцом в восьмом классе. Однако вопрос, на чьи деньги мы идем на дискотеку или в салон делать химию никогда не возникал.

Шло время, мы росли, я вымахала в тощую дылду с длиннющей косой, которую тщательно полоскала ромашкой добела — джентльмены предпочитают блондинок! Супердлинные волосы мне были позарез нужны — я уже в детстве увлекалась магией, а ведьме такие волосы необходимы, как программисту компьютер. Однако гадкие волосы росли из рук вон плохо и мне пришлось с двенадцати лет им «помогать» — читать на растущий месяц специальный заговор. Волосы и вправду стали расти с околосветовой скоростью, однако черт возьми! Мой и без того невыразительный фейс отчего — то стал вовсе никаким. Глазки вроде как уменьшились и собрались в кучку, нос потерял идеальную прямоту, а на подбородке вылез здоровенный прыщ. Вот так я расплатилась за обладание роскошной косой. Те кто меня не видел хотя бы год — напрочь отказывались во мне признавать меня.

Потом, уже после школы, Маруська на год уехала к тетке, а вернулась она уже с мужем — тихим художником Серегой, который тут же полюбил меня чистой и страстной любовью. Нет, он не приставал ко мне, не лез потными руками под юбку в отсутствие жены. Он просто молча страдал и писал с меня портреты маслом. Маруська все видела, но на отношении ко мне это никак не сказывалось. Один раз на вечеринке мы здорово набрались и он меня попросил его поцеловать. Я поцеловала, но ходить к Маруське домой я перестала.

Я наконец разделась, кинула одежду в стиральную машинку и забралась в наполненную горячей душистой водой ванну.

— Ну ты прям тут без меня не соскучилась? — с грацией паровоза Маруська впорхнула и уселась рядом на стульчик.

— Соскучилась, соскучилась, — усердно закивала я, намыливая голову шампунькой.

— Слышь, старушка, я к тебе с ночевкой, родня понаехала, на головах спим.

— Урря! — выразила восторг я и намылила пятки.

— Башку помассажировать? — спросила Маруська, и я радостно закивала.

Тут же Маруськины сильные пальцы развернули мое лицо на 180 градусов и впились в кожу головы, двигаясь с энергичностью бетономешалки.

— Мммм…. Марусик, я тебя так люблю, — зажмурилась я от блаженства и шампунной пены, летящей из — под ее пальцев в разные стороны.

— Мне надо что б меня ценили! — наставительно ответила подружка.

— Так я ценю, — уверила я ее и поскребла мочалкой правую ногу. — У тебя — то дома что нового?

— Да гости третью неделю, сил уж нет, — пожаловалась она.

— Что за гости, много их?

— Мама и моя вздорная бабуся, — мрачно ответила Маруська.

— Бог мой, — охнула я, — и как вы там умещаетесь?

У Маруськи была маленькая однокомнатная хрущевка.

— А вот так и умещаемся, — буркнула та. — Спинку потереть?

— Ага, потереть. Слушай, а чего ты раньше ко мне не приехала?

— Да раньше еще терпимо было, а тут бабусины закидоны меня уже допекли. Представляешь, я не успеваю готовить, как она из рук все рвет, никак наесться не может, и потом ходит и всем рассказывает по двору, что ее не кормят абсолютно, не даст ли ей кто корочку хлеба.

— Ничче себе, — присвистнула я. — А чего это с ней?

— Так она сошла с ума, вот мать ее и привезла у нас тут в областной к доктору, сами уже там с ней замучались, а тут по крайней мере есть надежда что ей станет получше.

— Марусь, я это больше не лечу, — тихо сказала я. Как — то раз я лечила сумасшествие и чуть его на себя не перетянула, теперь к этому даже подступиться боюсь.