Маша Стрельцова - Смесь бульдога с носорогом

— А нефиг ему было руки на тебя распускать. Ты куда?

— Мать на смотрины велела явиться, — уныло поведала я.

— Вот старая карга, неймется ж ей, — сплюнула она.

— Не смей так про мою мать! — возмущенно заорала я.

— А что? У нас демократия, что хочу то и говорю, она мне в детстве всю плешь проела. Кто на этот раз? Опять припадочный скрипач?

Припадочным скрипачом был предшественник Николяши — Владик, чрезмерно полный, одышливый мужчина лет сорока в роговых очках и светлыми волосенками, сквозь которые просвечивала розовая кожа и покрывающие эту кожу чешуйки перхоти. Смотрины закончились вызовом скорой — Владику я понравилась чрезвычайно и его от переизбытка чувств скрутил эпилептический припадок.

— На этот раз — Николяша, он стихи пишет.

— Тьфу! — от души снова сплюнула Маруська, — и как у таких мамаш как твоя нормальные дети рождаются.

Ответить достойно я не успела — подружка хлопнула дверью в кухню.

Самое гадкое — что я готова была с Маруськой согласиться. Однако родителей не выбирают, какие есть, таких любить и надо, и точка.

Я обулась и пошла вниз, однако сверху схлопнула дверь и Маруська догнала меня.

— Хоть провожу, — хмуро сказала она на мой вопросительный взгляд.

— Хоть проводи, — вздохнула я.

Ехать отчаянно не хотелось, и я с большим удовольствием променяла смотрины на вечер с хамом и убийцей Вороном.

Хам и убийца Ворон стоял и покуривал перед своим джипом.

— Ах ты козел! Я ж тебе сказала сюда дорогу забыть! — рванула к нему Маруська.

Я перехватила ее в броске и яростно ей шепнула :

— Он извинился!!!

Потом посмотрела на Ворона и с нажимом произнесла:

— А ты ничего не слышал.

— Не слышал. Ты куда в таком виде, картошку копать?

— Почти. На вечер поэзии.

— Гони в ж… этого женишка — поэта! — рявкнула Маруська. — Вместе с матерью, она мне в детстве ведь дневник цвайками заставила! ( Прим. Цвайка — двойка, искаженный немецкий)

— Женишка? — поднял бровь Ворон.

— Не обращай внимания, — устало сказала я. — Просто я хотела сказать что сейчас мне срочно надо к матери, и после семи если хочешь, встретимся.

Ворон постоял, подумал и произнес:

— Устраивает, но с большой натяжкой. Давай я тогда тебя довезу до матери, а в семь заберу.

— Согласна! — почему — то гаркнула Маруська вместо меня.

— Ты чего? — удивилась я, — у меня своя тачка есть, нафиг мне извозчики?

— Дура ты, — зашептала мне Маруська, одновременно распахивая джип и запихивая меня внутрь, — уж лучше этот бандит, он хоть красивый, чем урод — Николяша.

— А ты откуда знаешь что он урод? — спросила я, когда она заботливо пристегивала меня — видимо, чтобы не сбежала.

— А кого еще твоя мать надыбать может? — яростно прошипела она. — Ну все, — повернулась она к Ворону, — что б в восемь привез обратно.

— Как получится, — хмыкнул он.

— Из-под земли достану, урод!

— А только что говорила что я красавец, — захохотал Ворон и уселся рядом со мной в джип. Я, перебинтованная ремнем безопасности, опасливо отодвинулась. Ворон внимательно посмотрел, заметив это, но спросил только:

— Куда ехать?

— Мира, 36, — кратко ответила я.

Мы проехали минут пять, когда Ворон спросил:

— А что это ты так странно одета для встречи с женихом?

— Да я его знать не знаю, — брякнула я.

— А почему жених тогда? — поднял бровь парень.

— Потому что мать меня замуж мечтает сплавить, — мрачно буркнула я.

— Неплохая идея!

— Отвянь, урод, — разозлилась я.

— А твоя подруга сказала что я красавец и лучше Николяши, — вовсю веселился парень.

Я молча отвернулась и стала пристально изучать проносящийся за окном пейзаж.

— Приехали, — сказал парень через десять минут.

Я поглядела за окно, увидела родной с детства двор и брякнула, поглядев на свои окна на первом этаже:

— Вот урод!

— А на этот раз за что ты меня так? — осведомился Ворон.

— Да я не тебе, — с досадой сказала я, — вон на первом этаже в окне мама, около нее какая — то тетка и видать тот самый Николяша за столом в кухне сидят.

Ворон потянулся к окну с моей стороны, внимательно осмотрел пасторальную картину и с сочувствием поглядел на меня. Николяша был хрупким мужичошкой с узенькими плечами, круглым личиком с мелкими неправильными чертами кукишем. И все — мать, тетка и Николяша — внимательно глядели во двор.

— Ты это, погоди, не выходи, устроим им сейчас! — невнятно буркнул Ворон и вышел из джипа. После чего он открыл мою дверцу, со всевозможными ужимками практически вынес из джипа и крепко обнял. Потом подумал и начал лобызать щечку, одновременно поглаживая меня по спинке и пониже спинки.

— На окно не смотри, главное, — прошипел он, — пусть урод облезет.

— Ты все-таки добрый и хороший, — прочувствованно шепнула я. — Только мать уже запомнила твои номера и завтра придет к тебе с требованием на мне жениться — ты меня только что скомпрометировал.

Ворон отшатнулся и недоверчиво спросил:

— Ты пошутила?

— Увы, нет, — вздохнула я. — Ты иди, я тебя прикрою уж как — нибудь.

— Ну ладно, позвонишь как соберешься обратно, а я поехал, — Ворон наскоро потрепал меня по плечу и быстренько отчалил.

А я пошла сдаваться.

Кухня встретила меня гробовым молчанием.

— Так, — оживленно сказала я, меня зовут Магдалина Константиновна, прошу любить и жаловать.

Тетка в белой блузке с халой на голове разомкнула губы и изумленно сказала :

— Магдалина?

— Ага, — весело согласилась я, — в честь библейской проститутки.

— Оно и видно, — невежливо выдавила тетка, слегка качнув головой в сторону окна.

— Но можно просто Машей, — великодушно разрешила я.

Мать, обычно языкастая, наконец открыла рот, чтобы изречь:

— Маняша, познакомься, это Анна Константиновна и ее сын Николай.

— Очень приятно, — радостно улыбнулась я.

На минуту я мать пожалела, однако потом вспомнила, что выдать меня за Николяшу — было ее идеей. Все равно сейчас она будет синеть, бледнеть, но на людях мне скандала не закатит, а к концу вечера я что — нибудь придумаю, чтобы мне от нее не сильно попало.

— А что это вы тут сидите? — бодро сказала я. — Кухня маленькая, нам будет тесно, да и вообще в Европе принимать гостей на кухне считается дурным тоном! Мать, давай — ка в гостиную перебазируемся!

Мать молча встала и мы пошли в гостиную, раскладывать стол. Николяша, увязавшийся за нами, глядел, как мы пыхтели, раздвигая тяжелые дубовые створки, помочь даже не попытался. Наконец мы с этим справились и я принялась споро таскать салаты из кухни в гостиную.

— А вы были в Европе? — светски проблеял Николяша, когда я пробегала мимо него с селедкой под шубой. — Что — то вы про порядки в Европе упоминали.