Карл Хайасен - О, счастливица!

– Кому еще кофе? – спросила Триш.

Деменсио в окно открывался прекрасный вид на то, что творилось снаружи. Толпа редела, паломники скучали до зевоты. Дело плохо. Мэр тоже заметил. Они с Деменсио тревожно переглянулись. Без слов было ясно, что скудная экономика Грейнджа ныне зависит от сезонных продаж туристам-христианам. Город не мог допустить спада активности, не мог допустить потери ни одной из своих главных достопримечательностей. Во Флориде росло соперничество за паломнический доллар с диснеевскими развлечениями и высокими технологиями. Недели не проходило без того, чтобы телевидение не сообщало о новом религиозном зрелище или чуде исцеления. В последний раз якобы трехэтажное подобие Девы Марии появилось на стене ипотечной компании в Клируотере – всего лишь ржавчина от системы пожаротушения, – но посмотреть явились триста тысяч человек. Они пели и плакали и оставляли пожертвования наличными, завернув их в носовые платки и пеленки.

Пожертвования, у ипотечной компании!

Деменсио и без Джерри Уикса понимал, что не время бить баклуши. Деменсио знал, что происходит, знал, что жизненно важно идти в ногу с рынком.

– Подождите и сами все увидите, – сказал он мэру, – когда моя Мария заплачет кровью. Просто подождите.

Зазвонил телефон. Деменсио пошел снять трубку в спальне, где было тихо. Когда он вышел, лицо его было сурово. Фингалова мать спросила, в чем дело.

– Молиться, говорите, собирались? Ну так давайте. – Деменсио взмахнул рукой. – Молитесь что есть сил, Марва, потому что нам нужно новое чудо, и как можно скорее. Любой новый Иисус будет в самый раз.

Джерри Уикс подался к нему, облокотившись на стол:

– Что случилось?

– Это Джолейн звонила. Она возвращается, – мрачно сообщил Деменсио. – Она направляется домой, забирать своих черепах.

Синклер побледнел. Мать Фингала погладила его лоб и попросила не переживать – все будет хорошо.

Они купили новую одежду и отправились в лучший ресторан в Таллахасси. Том Кроум заказал стейки, бутылку шампанского и блюдо устриц из Апалачиколы. Он сообщил Джолейн Фортунс, что выглядит она потрясающе, – так оно и было. Она выбрала длинное платье, облегающее, оливковое, с тонкими бретельками-спагетти. Он предпочел обычные светло-серые слаксы, простой синий блейзер и белую рубашку, никакого галстука.

Лотерейный чек лежал у Джолейн в сумочке – пятьсот шестьдесят тысяч долларов без доли Дяди Сэма. Первый из двадцати ежегодных платежей части большого джекпота, причитающейся Джолейн.

Том перегнулся через стол и поцеловал ее. Краем глаза он заметил, как на них уставилась чопорная пожилая белая пара за соседним столиком, и поцеловал Джолейн еще, на этот раз дольше. Затем поднял бокал:

– За Симмонсов лес.

– За Симмонсов лес, – ответила Джолейн слишком тихо.

– Что такое?

– Том, их не хватает. Я посчитала.

– Откуда ты знаешь?

– Другое предложение – три миллиона ровно, двадцать процентов наличными. Я обещала Кларе Маркхэм, что смогу дать больше, но, кажется, не выйдет. Двадцать процентов от трех миллионов – это шестьсот штук. Мне по-прежнему не хватает, Том.

Он велел ей не волноваться.

– В крайнем случае получи ссуду на сумму разницы. Нет во Флориде такого банка, который не возьмется за твое дело с радостью.

– Тебе легко говорить.

– Джолейн, ты только что выиграла четырнадцать миллионов баксов.

– Я все же черная, мистер Кроум. Это меняет дело.

Но, поразмыслив, она поняла, что он, похоже, прав насчет ссуды. Черная, белая или в горошек, она тем не менее большая шишка, а больших шишек банкиры обожают. План финансирования вкупе с жирным авансом – весьма соблазнительное контрпредложение. Семья Симмонс слюной изойдет над своим фуа-гра, а профсоюзным ребятам из Чикаго придется поискать место для своего отвратительного торгового центра где-нибудь еще.

Джолейн набросилась на «Цезарь» и заметила:

– Ты прав. Я решила быть уверенной.

– Вот и славно, у нас ведь полоса везения.

– Не могу с этим спорить.

Они вернули просроченный «Бостонский китобой» как можно тише и задобрили гнев старой портовой крысы, радостно согласившись не забирать залог. Поймали такси до лодочного причала, отыскали «хонду» Тома и поспешили прямиком в международный аэропорт Майами, где им посчастливилось сесть на прямой рейс до Таллахасси. Когда они прибыли, ведомство лотереи штата уже закрылось до завтра. Они сняли номер в «Шератоне», заскочили в душ и в изнеможении рухнули на огромную кровать. Ужин состоял из крекеров-ассорти и шоколадок «Хершис Киссез» из мини-бара. Оба слишком устали, чтобы заниматься любовью, и просто уснули, смеясь над этим и стараясь не думать о Перл-Ки.

Когда на следующее утро управление «Лотто» открылось, Джолейн и Том уже ждали под дверью с билетом. Клерк подумал, что Джолейн шутит, когда она сухо заметила, что билет был спрятан в презервативе без смазки. Бумажная волокита заняла около часа, потом фотограф из рекламного отдела снял несколько кадров Джолейн с увеличенным факсимиле чека с фламинго. Тома порадовало, что они избежали интервью по телевидению и в газетах, явившись без уведомления. Когда пресс-релиз будет готов, они уже вернутся в Грейндж.

– Все получится, – заверил он Джолейн, подливая еще шампанского. – Я обещаю.

– А мы?

– Безусловно.

Джолейн вгляделась в его лицо:

– Безусловно, Том?

– Ну здрасьте. Начинается. – Кроум поставил бокал на стол.

– Я думаю, ты заслужил часть денег, – произнесла она.

– За что?

– За все. За то, что уволился с работы, чтобы остаться со мной. За то, что рисковал своей шкурой. За то, что не дал мне там натворить глупостей.

– Еще что-нибудь?

– Мне будет намного лучше, – сказала она, – если я тебе что-нибудь отдам.

Том постучал вилкой по скатерти:

– Обалдеть, это чувство вины – просто чума. Мои соболезнования.

– Ты ошибаешься.

– Нет, я прав. Если я не возьму деньги, тебе сложнее будет меня бросить в дальнейшем. Тебе будет так хреново, что ты станешь тянуть время, динамить меня – возможно, месяцами…

– Ешь салат, – перебила Джолейн.

– Но если я возьму долю, тебе уже будет не так паршиво со мной распрощаться. Ты сможешь сказать себе, что не использовала меня, не воспользовалась безнадежно втюрившимся олухом, а потом его кинула. Ты сможешь себе сказать, что была справедлива, даже порядочна.

– Ты закончил? – Джолейн было больно от правоты того, что он сказал. Она определенно искала лазейку для бегства, если вдруг роман не сложится. Она искала способ ужиться с собой, если вдруг когда-нибудь ей придется порвать с ним – после всего, что он для нее сделал.

Том покачал головой:

– Мне не нужны эти чертовы деньги. Понимаешь? Nada. Ни пенни.