Джон Дуглас - Убийца сидит напротив: как в ФБР разоблачают серийных убийц и маньяков

Понятно, что преступления не произошло бы, если бы в тот день девоч­ка не позвонила в дверь дома Макгоуэнов. Она стала трагической случайной жертвой. В остальном же, исходя из того, что было мне известно из соб­ственных исследований сознания преступников, я был не вполне согласен с отчетами разных психологов.

Чья оценка была ближе к истине: мнение д-ра Эффрона о том, что «он может сорваться снова», или же вывод д-ра Ревича, что «такие происше­ствия - единичные случаи в жизни людей с подобным типом личности»?

Я решил, что смогу судить об этом только после того, как побеседую с Макгоуэном сам.

4. Резонанс

Если существует понятие, которое, по моему опыту, больше всего нена­видят близкие погибших от рук убийц, то это «готовность примириться с утратой». По мнению прессы, общественности, доброжелательных друзей и даже самой правоохранительной системы, именно это нужно скорбящим род­ным, чтобы «оставить это в прошлом и жить дальше».

Но любой, кому выпало пройти «испытание» убийством близкого чело­века, знает, что «примириться» с подобным невозможно, да на самом деле и не нужно. Скорбь проходит через несколько этапов и в итоге становится не настолько же невыносимой, но никогда не исчезает насовсем, равно как и невосполнимые пустоты в жизни и надеждах на будущее, вызванные гибе­лью жертвы.

Герлскаутская организация прислала открытку с соболезнованиями. Кро­ме них, никто из официальных лиц не потрудился связаться с семьей.

По словам Розмари, настоящая пустота наступила «после похорон, ко­гда все разошлись и вернулись к своей обычной жизни». В тот период са­мым главным для нее было сохранить максимально нормальный образ жиз­ни для Фрэнки и Мэри. «Я проследила за тем, чтобы Мэри осталась в герлскаутской организации, потому что она так хотела, хотя для меня самой было больно даже думать о разносе благотворительного печенья. Мы оста­лись жить в том же доме, чтобы все вокруг оставалось знакомым: школа, друзья, все такое. Чтобы не нужно было справляться с какими-то еще пере­менами в жизни. Я старалась не быть чересчур опекающей. Разрешала вы­ходить поиграть, хоть и очень внимательно следила за тем, где они. Им сле­довало оставаться детьми, а я не хотела становиться параноиком».

Не хотела Розмари и ограждать их от новостей о ходе рассмотрения де­ла об убийстве сестренки. «Я сама рассказывала им о том, что происходит, чтобы дети узнавали об этом от меня. Я понимала, что они обо всем услы­шат, и не хотела, чтобы это их пугало. Мы усаживались на полу в спальне и говорили обо всем, что их заботило. Френки и Мэри стремились к этому и знали, что их не оставят в стороне». Время от времени она и Фрэнк возили их на кладбище «в гости к сестренке, которая на небесах».

В конце концов Розмари смирилась с тем, что ее любовь и боль нераз­делимы. «Все эти годы я ощущала в своем сердце связь с Джоан. Я не вы­брала бы именно такую связь по своей доброй воле, но она вдохновляет ме­ня на то, что я делаю. С этим приходит некое умиротворение».

И это было не все, с чем пришлось столкнуться Розмари. Через семь месяцев ее горячо любимый отец скончался от рака. Он обожал внучку и все время оплакивал девочку.

Розмари была на судебном заседании, на котором Макгоуэн признал се­бя виновным. Она чувствовала, что должна присутствовать на нем ради Джоан. Присутствовала и Женевьева Макгоуэн. «Когда я заходила в зал су­да, она смерила меня самым ледяным взглядом из тех, что я встречала за всю мою жизнь. Я увидела ее впервые».

Розмари не возражала против судебного разбирательства дела Мак­гоуэна, в ходе которого была бы установлена истина и ничто не осталось бы в тайне, включая детали гибели Джоан. Но, как это часто бывает, до нее стали доходить и иного рода детали. В частности, ей было чудовищно узнать от подруги содержание разговора Женевьевы с ее приходской знакомой. Мать Макгоуэна сказала, что ненавидит Розмари, потому что, если бы не она, Джо не убил бы Джоан и не сел бы в тюрьму.

Еще ее преследовали проблемы со здоровьем. Первый звоночек про­звучал, как она припоминает, в девятнадцатилетнем возрасте в Нью-Йорке. Однажды Розмари бежала к автобусной остановке и вдруг почувствовала, что нога напряглась и не держит ее. Она не поняла, что это было, но вскоре забыла об этом случае.

Несколько лет спустя, будучи беременной Мэри, Розмари ощущала ис­ключительное переутомление и поняла, что это не обычная усталость от бе­ременности. Она постаралась выработать собственные приемы и защитные механизмы для борьбы со своим непонятным недугом: «Пришлось реши­тельно и сосредоточенно заниматься укреплением собственного организма».

После рождения Джоан утомление стало еще более выраженным, и до достижения ребенком полуторамесячного возраста Розмари была вынужде­на нанимать помощницу по хозяйству. Неясные и изменчивые симптомы про­должались. Казалось, что они затрагивают то одну, то другую часть тела. «С течением дня симптомы нарастали, а хуже всего становилось вечером. Я до­гадывалась, что чем-то болею». В целом же она ощущала ужасную уста­лость и понимала, что каждый день располагает лишь ограниченным запа­сом сил, полное использование которого грозит неприятными последствия­ми.

Розмари пошла по врачам, но те не обнаружили ничего определенного.

То ей говорили, что это физические проявления послеродовой депрессии, то ей говорили, что это вирусное заболевание, которое пройдет. Но ничего не проходило, и «если я недостаточно отдыхала, то регулярно подхватывала инфекции».

Правильный диагноз Розмари поставили лишь спустя год после смерти Джоан. Она легла в нью-йоркскую больницу Маунт-Синай и прошла расши­ренное обследование. В итоге неврологи пришли к заключению, что женщи­на страдает тяжелой миастенией - нервно-мышечным заболеванием, кото­рое вызывается нарушением соединений между нервами и мускулами. Это аутоиммунное расстройство, которое может быть связано с поражением зоб­ной железы и практически не имеет наследственного характера. Оно было и остается неизлечимым, и врачебная помощь нацелена на частичное снятие симптомов, которые, помимо сильного утомления и слабости, могут вклю­чать опущение века, двоение в глазах, косноязычие, затрудненное жевание и глотание и даже нарушение дыхания.

«Они сказали, что все случаи тяжелой миастении разнятся между собой. Если я контролирую себя и остаюсь собранной, мне немного лучше, - гово­рит Розмари. - Но я все равно рискую, и это радует меня больше всего в жизни. На самом деле эта болезнь обостряет чувства, и поэтому я настолько ценю светлые моменты».

Два таких ярких момента произошли в 1980-м и 1982-м годах, когда ро­дились Майкл и Джон. Фрэнки и Мэри были уже подростками, так что для них они стали как будто вторым поколением их детей.