Джойс Оутс - Зомби

И давным-давно в Ипсиланти, так давно, что я едва помню, думаю, я пришел к тем же выводам. Это факт — любого университетского студента (не считая иностранцев, которые так далеко от дома) немедленно хватятся. Их родные о них заботятся. Эти родные у них вообще есть.

Более безопасным подопытным для ЗОМБИ мог бы стать кто-нибудь из другого города. Хичхайкер, бомж или нарик (если в хорошем состоянии, не слишком тощий и сторчавшийся, или больной СПИДом). Или из общаг для черных в центральном районе. Кто-то, на кого всем плевать. Кто-то, кому вообще не следовало появляться на свет.

Я вышел из лектория, когда болтовня там была в самом разгаре, и пошел в психиатрическую библиотеку поискать про ЛОБОТОМИЮ.

Вот почему: вот так взглянув на Вселенную (и это модель того, что потухло миллиарды лет назад!) видишь, до чего, черт возьми, бессмысленно верить в значимость хоть какой-то галактики, не говоря уже про любую звезду любой из галактик, или какую-то планету размером мельче песчинки во всей этой чернильной пустоте. Не говоря уже про какой-то континент или какую-то нацию, или какой-то штат, или какой-то округ, или какой-то город, или какую-то личность.

Эта идея посетила меня тогда еще и потому, что у меня плохо стоял, когда парни ОСМЫСЛЕННЫМИ ГЛАЗАМИ таращились на мои интимные места.

Я жил в двухкомнатной квартире на Двенадцатой улице на Рирдон, снова в Маунт-Вернон после того, как посидел в Детройте, папа с мамой знали этот адрес, и я работал в корпорации «Эйс Кволити Бокс». (Папа думал, что клерком, а на самом деле грузчиком) а может быть, я как раз уволился или меня выгнали, когда папа решил зайти. Думаю, через пару дней после занятия в лектории. В голове прочно засело, что папа видел меня там во тьме, ЕГО ГЛАЗА ПРОНЗАЛИ ТЬМУ, но, возможно, я ошибался.

Мне было двадцать семь и настало время жить САМОСТОЯТЕЛЬНО, сказал я им. И говорил серьезно.

(Не считая того, что: мама давала мне деньги, когда я в них нуждался, наличными, а не в чеках. Чтобы папа не узнал).

Неделя после Дня Благодарения в 1988 году. КРОЛИЧЬИПЕРЧАТКИ уже двенадцать дней как пропал, но ни в «Маунт-Вернон Инквайрер», ни по местным телеканалам об этом ни разу не упомянули, да и с чего бы им? Выехал из Детройта в Монтану и бесследно исчез.

Сколько сотен, тысяч за один год. Словно воробышки в небесах, они вспархивают на крыльях, парят, сбиваются, падают и исчезают бесследно. И Господь собственной персоной — ТЕМНАЯ МАТЕРИЯ — их поглощает.

В Дейл Спрингс, население которого составляет 8000 человек, живет семья П_, там же вырос их сын К_. На окраине Маунт-Вернон неподалеку от озера Мичиган растет множество высоких деревьев, и летом, когда въезжаешь за (невидимую) границу с центральным районом Маунт-Вернон, окружающую зелень рассекает полоса высаженных в землю гераней. В шести милях к северо-западу от Университета теперь просторный лагерь. Центр Маунт-Вернон, этот сраный квартал, где я снимал квартиру, находится в пяти милях к югу, и — кто бы мог подумать. Папа сказал, что он ЗАСКОЧИЛ меня проведать.

В дверь постучали. Мои глаза распахнулись, расклеив слипшиеся ресницы, и сердце зашлось в холодном ужасе, потому что МОМЕНТ БЫЛ НЕПОДХОДЯЩИЙ.

Я буркнул что-то в ответ и вскочил с кровати, спотыкаясь натянул штаны. Застегнул ширинку. Набросил на матрас покрывало цвета хаки. Запятнанные простыни, затхлый сладковатый запах. На тот момент я к нему уже привык и не додумался открыть окно, хотя следовало бы.

«Иду», — сказал я. — «Уже иду».

А это оказался папа. Мой папа. ЗАСКОЧИЛ меня проведать!

Дверь была закрыта на цепочку. По ту сторону стоял профессор Р_ П_, с улыбкой на своей песочной вельветовой роже с твидовым очком вместо рта и профессорскими очками из черного пластика верхом на переносице. Я замешкался, открывая. Я попытался сказать, что цепочка заклинила и шире дверь не раскроешь. Но ПАПИНЫ ГЛАЗА смотрели сквозь щель всего в паре дюймов от меня.

Прямиком из эротического сна с КРОЛИЧЬИМИПЕРЧАТКАМИ и ласками. Его голос звучал у меня в голове столь же ясно, как было вначале, пока он не задрожал. В его глазах, грязно-карих, проявилось ОСОЗНАНИЕ, и зрачки сузились в булавочные точки.

«Привет, Квентин! Это всего лишь я! Я тебя не отвлекаю?»

Моя рука пришла в движение и цепочка упала с двери. Папа заполнил собой дверной проем, вперившись в меня, пыхтя после подъема по лестнице. Когда профессорская бородка Р_ П_ из глянцево-каштановой стала металлически-серой, он сбрил ее из гордости, но тень этой бородки до сих пор читается на его лице. Эти нотки у него в голосе. «Сынок?»

Мы были бы одного роста, если бы я выпрямил спину и поднял голову, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, а это непростая задача. Как обычно, он спросил, как у меня дела, а я спросил, как у него, и как дела дома? Мама и бабушка передают привет. Да и Джуни тоже. Все гадают, почему я не звонил и не приезжал, волнуются (ты же знаешь этих женщин!) — вдруг я заболел. И тут ПАПИНЫ ГЛАЗА отскакивают в сторону — я знал, что так и будет — и фокусируются на единственном предмете. Пауза и вопрос: «Это же новый шкафчик, да?» и пауза. А потом «А зачем на нем замок, сынок?»

Я обернулся и глянул на металлический шкафчик высотой в пять футов, притулившийся в углу. Между кроватью и дверью в ванную. Будто сам его прежде не замечал и теперь искренне удивлен.

«Просто всякий хлам для тренажерки, папа», — ответил я. И сразу добавил: «Кроссовки, носки. Полотенца и все такое».

Папа задал логичный вопрос: «Но зачем на нем замок?»

Это был замок с кодом, как на школьных шкафчиках. Я запомнил комбинацию и выбросил клочок бумаги.

Я сказал: «Он продавался вместе с замком, папа. Из Армии Спасения. Я очень удачно купил его всего за 12 долларов. Замок — это часть шкафчика. Чтобы пользоваться им, как положено, насколько я понимаю».

«Но запирать его на замок тебе ведь не было нужды. С чего вдруг?»

Выдающийся профессор, Государственный Университет Маунт-Вернон. Двойные должности в физике и философии. Старший научный сотрудник Мичиганского Государственного института по перспективным исследованиям.

ПАПИНЫ ГЛАЗА за сверкающими очками. Которые смотрели на меня, когда мне было два года, и я сидя на корточках испражнялся на пол в ванной, и когда мне было пять, и я игрался со своим детским членом, и когда мне было семь, и на моей футболке были пятна крови из носа другого мальчика, и когда мне было одиннадцать, и я вернулся домой из бассейна, где утонул мой друг Барри, и жестче всего ПАПИНЫ ГЛАЗА смотрели, когда мне было двенадцать, в тот раз папа взлетел вверх по лестнице, потрясая журналами Бодибилдер зажатыми в руке. «Сын? Сын ?»