Зигмунт Милошевский - Ярость

Ян Павел Берут никогда особо не любил спиртного, всепольский обычай отравлять организм он считал ненужным и скучным, ну а цену целодневного похмелья за несколько мгновений пьяной эйфории — слишком высокой. Потому-то без особенных проблем он позволил будильнику вырвать его из объятий Морфея еще перед восемью часами.

Он встал и открыл окно настежь, с удовольствием запуская в дом тишину, которую в городах можно встретить только лишь первого января в восемь утра..

Затем он потянулся и направился на кухню, чтобы сделать себе завтрак и бутерброды на работу.

Любой другой бы ругался бы, на чем свет стоит, если бы ему нужно было идти на работу в Новый Год. Но Ян Павел Берут был просто счастлив. Если в течение всей ночи его не разбудил никакой телефон, это означат, что никто никого не пристукнул в ходе веселого застолья, и если бы это был для него обычный рабочий день, он мог бы спокойно прохлаждаться до того момента, когда люди начнут просыпаться, и вот тут-то некоторые заметят, что их партнеры или партнерши очутились в чужих постелях.

Теодор Шацкий осторожненько выполз из постели, чтобы не разбудить Женю. Минутку он глядел на свою спящую невесту, которая пользовалась отсутствием Хели, чтобы шествовать голяком практически непрерывно. Именно так она и сейчас спала, поперек кровати, похрапывая, разбросав руки и ноги в стороны. Никогда, ни в какой романтической комедии Шацкий не видел, чтобы какая-нибудь женщина спала подобным образом.

Он чмокнул ее в губы, чмокнул в сосок на груди и пошел одеваться.

Впервые с беспамятных времен вопрос «что мне сегодня надеть» имел для него значение. Для этого, дни между Рождеством и новогодними праздниками он провел в пустых магазинах, подбирая одежду вместе с Хелей и Женей. Те вырывали у него из рук все темно-серого и черного цвета, объясняя, что двадцать лет мрачности это и так больше, чем кто-либо способен вынести. И что на новой работе он просто обязан начать в новом стиле в качестве нового себя: бежевым, пастельным, спортивным, уверенным в себе.

Так что он надел толстые светлые джинсы, коричневые сапоги до щиколотки, рубашку в тонкую цветную полоску и кремовый пуловер с краснм рантом вокруг шеи. Понятное дело, что рубашку оинстинктивно застегнул на последнюю пуговицу, и из-за этого сейчас выглядел будто какой-то педофил. Тогда он расстегнул пуговку и послабил воротник.

Затем критично оглядел себя в зеркале. Вот теперь он выглядел словно педофил, который ни за что на свете не хочет походить на педофила. Шацкий подумал, что все это из-за пуловера, в связи с чем сменил его на синюю блузу с капюшоном.

Ужас! Седой дед, который желает выглядеть молодежно на конференции, чтобы трахнуть по пьянке главную бухгалтершу.

Тогда он сменил блузу на спортивный коричневый пиджак из какаго-то материала, который даже не мог назвать.

Уже лучше. Теперь он выглядел словно автор одной-единственной книжки, который ездит по авторским встречам в гминных библиотеках, рассказывая в своем пиджаке о муках творчества после сорока лет.

Ни одна из подобных стилизаций ему не нравилась, хотя раньше, в магазинных раздевалках он раздавал охи ахи во все стороны, лишь бы его девицы были удовлетворены и позволили — наконец-то — покинуть это чудовищное место. Он понял, почему ни одна из этих стилизаций ему не нравилась. В них он выглядел обычным человеком. Среднеухоженный тип под пятьдесят лет, преждевременно поседевший, но ужасно уставший в свои почти что пять десятилетий, с заметными морщинами, с темными кругами под глазами и слегка опущенными книзу узкими губами.

Тогда он сбросил все это, подошел к шкафу и оделся нормально.

Шацкий проехался по пустым улицам Ольштына, направляясь в сторону Ольштынека. [158]Выключив радио и открыв окно, он полной грудью вдыхал запах варминьской зимы. Он проехал Кротово и выехал из города, чтобы через несколько сотен метров свернуть влево, к деревне Руш.

Дорога была чудовищная, узкая, дерганая и в ямах, наверняка на ее счету было больше жертв, чем у вампира из Заглембя. [159]Шацкий снизил скорость до тридцати и каким-то чудом доехал до селения на конце тупиковой дороги, живописно растянувшегося вдоль Лыны. Часть деревни расположилась над рекой, другая часть — на высоком склоне, именно туда он и поехал. Какое-то время блуждал, только лишь вчера вечером получил эсэмэску от Фалька с адресом, наконец-то обнаружил нужное место и остановился у ворот, где уже стояло несколько машин.

Шацкий усмехнулся. Подсознательно он ожидал чего-то исключительного, тайной штаб-квартиры секретной организации. Современной виллы, скрытой посреди леса за семью оградами. Возможно — неогитического замка с башенками и терассами, расположенного на врезающемся в глубину озера мысу. Тем временем, это был самый банальный дом, приличный, довольно-таки новый, своей архитектурой и кирпичными стенами связанный с местной традицией.

Никакого стыда Шацкий не испытывал.

Он выслал SMS, погасил двигатель и вышел из автомобиля, следя за тем, чтобы грязной дверью не коснуться черного пальто или брюк от любимого, темно-графитового костюма. Он понимал, что не может проявить каких-либо сомнений, потому громко хлоанул дверью, выпрямился, словно струна и уверенным шагом направился к входной двери.

Пятнадцать лет. Точно так же, как герой сказки, он выбрал пятнадцатилетнюю службу, чтобы расплатиться за все свои нехорошие поступки. От того, что он сейчас сделает и что сейчас скажет, зависят последующие полторы декады. Он не отказался от своего идеально скроенного мундира, но что дальше?

У него имелся неповторимый шанс отбросить свою форму, заученную сухость, холодность и отстраненность. Начать новую жизнь в качестве теплого человека, которым он по сути своей и был, наполненного эмпатией, скорого к шутке и дружбе. Челоека, строящего отношения на плоскости партнерства и понимания, но никак не эпатирующего превосходством и недоступностью.

Шацкий подумал, что это было бы приятной переменой. Подумал, что люди за зеленой дверью этого ожидают. Благодаря Фальку, он знал о них все. Кто они такие, зачем все это делают, каковы их сильные и слабые стороны. Все это произело на него впечатление. Люди различных профессий, с различными историями, все вмете — приличная следственная группа, которая быстро собирала инфорацию, быстро ее проверяла, быстро действовала. Сегодня он должен был встретиться со всеми ними впервые. Без стука Шацкий вошел вовнутрь, его приветствовал домашний запах свежезаваренного кофе и выпечки из дрожжевого теста.

Он повесил пальто, слегка протер обувь извлеченным из кармана платочком, чтобы поверхность была безупречной. Он чувствовал себя слегка зажатым, в конце концов, через мгновение закончится его предыдущая жизнь, и для него начнется совершенно новый, неведомый этап. Этап, длину которого он будет отсчитывать не в днях или месяцах, но годами.