Зигмунт Милошевский - Ярость

Шацкий сделал паузу.

— Я не знаком с вашими работами и не знаю, каким образом вы представляете предотвращение насилия. Я, как прокурор, знаю только один способ.

Учительница молитвенно глядела на Шацкого.

— Вы желаете предотвращать насилие? Не творите зла.

Он отошел на шаг от кафедры, давая знак, что закончил. Учительница воспользовалась случаем, быстро поднялась на возвышение и вызвала победительницу конкурса. Виктория Сендровская, класс IIЕ. Эссе под названием Как приспособиться, чтобы выжить в семье .

Аплодисменты.

На подиум вскочила девушка, ничем не отличающаяся от похожих на нее клонов, которых Шацкий ежедневно встречал на улице, такой же клон даже проживал с ним под одной крышей. Ни высокая, ни низкая, ни худая, ни толстая, ни уродина, ни красавица. Да, красива, точно так же, насколько красивы все девчонки-восемнадцатилетки, у которых недостатки красоты бывают, самое большее, милыми. Волосы, собранные на затылке, очки. Белый тоненький гольф — в качестве облачения для школьного торжества. Единственное, что ее выделяло, это длинная до самого пола, стекающая юбка, черная, словно вулканическая лава.

Учительница поначалу сделала движение, как будто собиралась дать диплом Шацкому, но передумала, глянула на прокурора неприязненно и сама отдала папку девушке. Виктория вежливо кивнула ей и Шацкому, после чего возвратилась на свое место.

Прокурор посчитал, что это прекрасный момент для того, чтобы исчезнуть и самому, потому выскользнул в коридор. Едва он успел пробежать под висящей над дверью актового зала картиной с античной сценой — на первом плане стояла задумавшаяся и несчастная женщина, скорее всего, героиня трагедии — в кармане завибрировал телефон.

Из фирмы. Начальница.

О, Зевс, — взмолился Шацкий, — дай мне какое-нибудь приличное дело.

— Уроки закончились?

— Да.

— Прошу прощения за то, что морочу вам голову, но не мог бы пан поехать на Марианскую? Это на одну минутку, нужно только стряхнуть пыль с немца.

— Немца?

— По причине дорожных работ обнаружили какие-то древние останки.

Шацкий глянул в школьный потолок и выругался про себя.

— А Фалька послать нельзя?

— У Пиноккио слушания в Барчево. Все остальные или в суде, или же в окружной на переподготовке.

Шацкий молчал. Ну что это за начальница, которая оправдывается.

— Марианская — это там, где морг?

— Да. Вы увидите патрульную машину в самом низу, возле больницы. Можете перенести кости на другой берег Лыны, [15] Лына это самая длинная река Вармии и Mазур и наибольшая из трех рек, которые плывут через Ольштын. В конечном итоге две другие являются ее притоками. Большая ее часть, начиная с источников на склонах Любавской возвышенности в окрестностях Нидзици (заповедник «Источник реки Лыны»), пробегает по территории варминско-мазурского воеводства (около 200 км). Конечный отрезок Лыны (64 км) бежит российской территории (Калининградская область). Там река, названная Лавой, вблизи Знаменска впадает в Преголю. Лына разделяет Ольштын на две почти равные части, начиная с южной, и вытекая с северной стороны города. тогда это уже это будет дело южных.

Шацкий комментировать не стал. Управление посредством сердечности, дружественности и попыток остроумия всегда действовало ему на нервы. Сам он предпочитал просто сделать дело. А в Ольштыне с этим было исключительно паршиво, мгновенный переход на «ты» плюс шуточки, а двери в кабинет Эвы всегда были настолько намеренно открытыми, что ее секретарша должна была страдать от хронической простуды.

— Поеду, — только и сказал он, и тут же отключился.

Шацкий надел и застегнул пальто. Машину поставил вроде бы как и близко, но лед, валящийся с неба, был словно библейское бедствие.

— Пан прокурор?

Шацкий обернулся. За ним стояла Виктория Сендровская, ученица IIЕ класса. Свой диплом она держала словно щит. Девушка молчала, и Шацкий не знал, то ли она ожидает поздравлений, то ли ждет, когда он начнет разговор. А ему ей не было чего сказать. Он присмотрелся к ученице. Та все так же ничем не выделялась, а вот глаза у нее были очень большие, светлые, с бледно-голубым оттенком ледника. И очень серьезные. Быть может, она бы и показалась ему интересной, если бы не то, что у него имелась шестнадцатилетняя дочка. Уже давно жизнь вмонтировала ему в голову некий переключатель, в результате чего он полностью перестал обращать внимание на молодых женщин.

— Эти крики избиваемых и насилуемых за стеной…

— Да?

— Вы были не правы. Несообщение о преступлении является наказуемым, но только лишь в исключительных случаях, таких как убийство или терроризм. А насиловать можно на стадионе, при полных трибунах, и для зрителей это будет, самое большее, неблаговидным с точки зрения морали.

— Как раз в случае изнасилования можно признать, что сорок тысяч зрителей принимало участие в покушении на сексуальную свободу вместе с насильником и впаять им всем за групповое изнасилование. Так даже лучше, наказание повыше. Вы что, желаете проэкзаменовать меня на знание Кодекса?…

Девушка, смутившись, отвела взгляд. Выходит, он отреагировал слишком резко.

— Мне известно, что Кодекс пан знает. Было любопытно, почему пан так сказал.

— Назовем это заклинанием действительности. Лично я считаю, что в двести сороковую статью следует включить домашнее насилие. Впрочем, так уже сделано в законодательстве нескольких стран. И Я посчитал, что в данном случае небольшой пересол имеет учебную ценность.

Девушка кивнула, словно учительница, которая только что услышала верный ответ.

— Хорошо сказано.

Шацкий слегка поклонился ей и вышел. Замерзающая на лету морось ударила ему в лицо словно порция дроби.

Издалека все это походило на обстановку модной фотографической сессии, чего-то в стиле «индастриал». На третьем плане из темноты проявлялось темное здание городской больницы, выстроенной еще немцами. На втором плане желтый экскаватор слонялся над дырой в земле, как будто бы с любопытством заглядывая в нее, а рядом стояла патрульная полицейская машина. Огни фонарей и фары полицейского автомобиля пробивали тоннели в густом варминьском тумане, отбрасывая странные тени. Трое мужчин рядом с машиной глядели на главного героя кадра: прекрасно одетого седого мужчину, стоящего в открытой двери угловатого ситроена.

Прокурор Теодор Шацкий знал, чего ожидали стоящие перед ним инженер, полицейский в мундире и неизвестный ему молодой дознаватель. Они ожидали, когда же наконец расфуфыренный чинуша из прокуратуры приложится задницей о тротуар. И правда, он с трудом удерживал равновесие на тротуарной плитке, покрытой — как и все вокруг — тонким слоем льда. Ситуацию никак не облегчало то, что улица Марианская шла слегка под горку, а прокурорские туфли, надетые, чтобы произвести впечатление на лицеистов, вели себя словно коньки. Шацкий боялся, что позорно грохнется, лишь только отпустит дверку автомобиля.