Зигмунт Милошевский - Ярость

Эта мысль заставила его застыть. До сих пор ему удавалось отодвигать от себя мысли про Хелю. О том, в какой ситуации та сейчас находится. Он боялся того, что истерика захватит его, и тогда он будет тратить время напрасно. Но сейчас, когда пришла мысль о чугунной трубе, он вдруг представил себе свою дочь, которую он сопровождал с момента рождения, замкнутую в подобного рода месте, и тут же не смог дышать, слезы навернулись на глаза.

Чтобы успокоиться, понадобилось какое-то время.

Истерикой ей не помочь, повторял он сам себе, истерикой ей не помочь.

Шацкий посчитал, что если владелец ладони погиб, определение его личности становится практически невозможным. Но если его только лишь лишили ладони, возможно, предварительно удерживая в трубе какое-то время — это бы объясняло, что в пароксизме страха тот пытался из нее выбраться, из-за чего довел собственные пальцы до подобного состояния. Такая версия еще дарила надежду. Как в хирургических отделениях, так и у поставщиков протезов должны были бы помнить мужика, который вдруг утратил обе ладони.

И слуховые косточки. Вот это была загадка. Комплект женский и комплект мужской. Шацкий не понимал, каким образом орган слуха может стать элементом насилия. Кто-то слушал недостаточно активно? Был глух к эмоциональным проблемам собственной супруги? Нет, это уже какая-то чушь, тем более, что один комплект был дамским. Или речь идет о детях? Родители, которые не слушали своих детей, потому что предпочитали жарить маясо на гриле. Шацкий не мог заставить себя пойти по этому следу.

Наверняка суть здесь в чем-то другом.

Он поднялся из-за стола, встал у окна. Идеальная чернота все так же была черной, но город постепенно пробуждался к жизни, Шацкий давно уже заметил, что здесь люди вставали раньше, правда, и работу заканчивали тоже раньше. Он выругал себя за то, что мысли отвлекаются на маловажные дела.

Кто-то гибнет. Потому что довел до чьей-то смерти.

Кто-то теряет голос, потому что унижал другого.

Кто-то теряет ладони, потому что бил.

Все ясно.

Кто-то теряет слух, потому что?

Прокурор отвернулся от окна, начал ходить по кабинету, сделал несколько кругов вокруг стола, уселся, нервно поправил вытащенные из папок протоколы, чтобы те лежали ровно.

И вот его осенило.

Он ведь сам говорил об этом по радио. Сам, буквально только что, апеллировал к свидетелям насилия, чтобы те оставались бдительными, чтобы не рассчитывали на то, что проблема рассосется сама собой. Что от их отношения может зависеть, пускай и не счастье, но здоровье и жизнь.

Похоже, владельцы слуховых косточек не отреагировали вовремя. Молоко сбежало, а варминьский инквизитор посчитал, что за это их следует наказать. Наказание жестокое, хотя и не совсем, ведь слух они утратили только в одном ухе.

Шацкий уловил себя на мысли, что если его предположения верны, то он, похоже, мог бы понять мотивы безумного преступника. Ба, какая-то небольшая часть его самого с этими мотивами даже была солидарна. Свидетели насилия, которые стояли и колупались в носах, вместо того, чтобы донести в полицию, что происходит нечто нехорошее, в свете права были совершенно безнаказанными, лежащая на них обязанность донести куда следует была обязанностью моральной, а такие обязанности всем, как правило, до лампочки. Сам Шацкий, естественно, охотно включил бы в кодекс хотя бы штраф за нежелание реагировать, но, раз этих штрафов пока что нет, то да, подобного рода искалечение может показаться экстремальным, но если чья-то пассивность привела к смерти…

Честное слово, в какой-то степени он даже готов был с этим согласиться.

Только вот как найти кого-то, кто был лишен слуха? Поручить кому-нибудь обзвонить все отоларингологические отделения в округе?

— Курва, — сказал он сам себе.

Ну как же я мог этого не заметить, — подумал он. Наверное старею.

Пять утра.

Шацкий согласился с тем, что нуждается в союзнике, даже если этот союзник и не будет посвящен абсолютно во все. А самому провернуть план, который сложился в голове, ему не удастся.

Несколько секунд он еще колебался, крутя в руке телефон. Наконец принял решение и позвонил Яну Павлу Беруту.

Убежденность в собственной смертности — это вещь не врожденная, но приобретенная; появляется она лет около тридцати, иногда и ранее, если у нас рождаются дети, и неожиданно мы начинаем бояться, что не всегда сможем быть с ними вместе. Бездетная девица шестнадцати лет, естественно, интеллектуально понимает и принимает тот факт, что раньше или позднее, но умереть придется, но вот в эмоциональном плане она просто не может быть этим тронута. Возможно, на какую-то малость, на том же самом принципе, на котором нас трогает война в Сирии, когда мы смотрим телевизионные новости. Ну да, все это ужасно и вообще, все эти убитые дети и беженцы, но необходимо проверить лазанью в духовке, ведь через пару минут придут гости. Поэтому дочка прокурора Хелена Шацкая на начальном этапе дезориентации и испуга с аппетитом поглощала завтрак, привезенный похитителями из Макдональдса. Как правило, подобного рода еды она сторонилась, но посчитала, что на этот раз все грехи ей прощаются на все сто. Поэтому съела какие-то совершенно чудаческие булки, которые в фастфудах появляются в предложении для завтрака, запила громадным шоколадным шейком, после чего завалилась на кровать с большой кружкой кофе на молоке.

Размышлять она пыталась логично. В течение всей жизни она только и слышала от папы: «Сначала думаем, потом делаем». Как правило, она сама об этом либо не думала, либо ей было на это наплевать, но теперь посчитала, что если чьи-либо советы и могут пригодиться в жизни, то это советы опытного прокурора.

Момента похищения она не помнила. Она возвращалась домой мимо парка над Лыной, и наверняка каким-то образом ее лишили сознания, поскольку следующее, что помнила, это пробуждение среди ночи в этом вот помещении. С похмельным синдромом и неприятным привкусом во рту, что наверняка указывало на то, что было применено какое-то химическое средство. На ней не было каких-либо ран, следов грубого обращения, синяков или отпечатков от веревок. К счастью, никто не покушался на ее честь, а это была первая паническая мысль, переполнившая ее после пробуждения.

Короче, принимая во внимание, что она была жертвой похищения, баланс был даже положительным.

Часов она не носила, мобилку у нее отобрали, но от пробуждения до рассвета должно было пройти часа три. А это означало, что от момента похищения до пробуждения прошло около восьми-девяти часов. А это означало, что находиться она может где угодно. Под Ольштыном, под Острудой [109] Оструда (польск. Ostróda , нем. Osterode in Ostpreußen ) — город в Польше, входит в Варминьско-Мазурское воеводство, Острудский повят. Имеет статус городской гмины. Занимает площадь 14,15 км². Население 33 603 человек (на 2004 год). или под Вроцлавом. Но, скорее всего, в Польше, поскольку все оснащение ее камеры было родом из родимой страны или произведено популярными в Польше фирмами.