Зигмунт Милошевский - Ярость

Она читала газеты, смотрела телепередачи. Она понимала, что может означать изнасилование, что в течение долгого времени многие люди будут считать ее просто куском живого мяса. Что они сделают ей ужасную неприятность, что никогда уже она не будет такой же, какой была. С изумлением она открыла в себе мысль, что легче представить свою смерть. Смерть была чем-то вроде перехода в неизвестное, да, она вне всякого сомнения означала конец, но могла быть и неожиданностью. А вот в изнасиловании неожиданности не было. Попросту, ей придется жить дальше, может быть, коротко, может — очень долго, и всю эту жизнь она проживет как женщина, которая свое взрослое существование начала с того, что была куском живого мяса.

И она решила, что если что, она попробует еще немного выдержать, а потом спровоцирует их к тому, чтобы ее убили.

Ошибся он ненамного. Шацкий был уверен, что Моника Найман будет ожидать его в холле, женщина же нервно мерила шагами подъездную дорожку. Когда он неуклюже выбрался из патрульной машины марки «киа», женщина уже стояла рядом. Она подождала, пока прокурор захлопнет дверь и выпалила:

— Пан еще об этом пожалеет.

Дуновение холодного ветра, но другого, чем до сих пор, теперь сухого, морозного. Это был ветер, который обещает начало зимы. Шацкий застегнул пальто, глянул на Монику Найман, глянул на стоящий за ней серый дом, немного неухоженный, в самый раз для центра общественной помощи и центра терапии зависимостей. И действительно, оба центра размещались именно здесь, вместе несколькими иными учреждениями, которых здоровые, счастливые и богатые люди никогда не посещают.

Шацкий понимал бешенство пани Найман. Он не оставил ей выбора, когда послал к ней Берута с информацией, что либо та согласится на срочный допрос своего пятилетнего сына, либо прокурор перестанет принимать ее признания за достоверные. Прокуратура потребует принятие превентивных мер, передаст дело в суд по вопросам семьи, и ей придется объясняться перед кураторами, может ли она, будучи особой, подлежащей полицейскому надзору, обеспечить ребенку соответствующие условия. Все это Шацкий написал Беруту на листочке, чтобы тот прочитал женщине, он опасался того, что полицейский окажется мягким, чтобы эффективно шантажировать мать привлечением государственной машины, с целью отобрать у нее ребенка.

Женщину он понимал, но на нее ему было наплевать. Необходимо было действовать не так, как обычно, это был единственный его шанс. А раз от супруги Наймана не удавалось ничего вытянуть, он вытянет это из ее ребенка. Дошкольникам гораздо труднее удается скрывать правду, чем их мамашам.

— У вас был шанс. Нужно было говорить правду, — заявил прокурор.

Какое-то время он еще глядел на нее, надеясь, что та передумает и расскажет ему все, что знает. Он чувствовал, что та раздумывает. Наверняка думает о том, а знает ли ребенок что-то такое, что бы могло стать для нее опасным. В конце концов, женщина отодвинулась, позволяя Шацкому войти в здание.

Тот прошел по темному коридору, украшенному мрачными плакатами, предостерегающими от зависимостей, прежде всего — от алкоголя («Самогон — причина слепоты»), поскольку в здании размещался терапевтический центр по работе с алкоголиками и наркоманами, думая, что дорога к дружественной комнате допросов должна выглядеть все же по-другому. Или это было сделано сознательно. Когда ребенок уже сойдет с глаз жертвы самогоноварения, допрос для него будет, словно любимые занятия в детском садике.

В конце коридора ожидала очередная женщина, не менее взбешенная, чем предыдущая.

— Если бы не Женя, — она в обвинительном жесте нацелила палец в Шацкого. — Если бы не то, что провела с ней в общежитии несколько лет, зубря анатомию…

— Я тоже рад видеть тебя, дорогая Аделя, — произнес Шацкий, неуклюже изображая радость от чистого сердца. Та у него никогда не выходила хорошо.

— Ладно, по крайней мере, окажи уж мне такую услугу: не старайся, — процедила та. — Мне нужно две недели для подготовки такого допроса, а не пару часов. Если бы не Женя, я только бы рассмеялась тебе в лицо, а может даже донесла о том, что тебе подобная мысль вообще пришла в голову.

Но ты согласилась, потому что в голосе старой подруги услышала нечто такое, что тебя убедило, подумал прокурор.

— Ты даже понятия не имеешь… — начал было он ее благодарить, но та его перебила.

— Не надо уже. У тебя имеются какие-то вопросы помимо тех, что передал мне твой мрачный типус?

Вопросы у него были.

Дружественная комната для допросов состояла из двух помещений. Первое представляло собой место для расспросов, устроено оно было словно небольшая детская комната. Пастельные цвета, детская мебель, плюшевые животные, игрушки, карандаши. Все камеры и микрофоны для тщательной регистрации прослушивания были спрятаны. Не было кровати, не было и шкафа, зато дополнительным, необычным элементом оснащения комнаты было зеркало на полстены.

За зеркалом находилось другое помещение, называемое техническим. Там следили за регистрацией допроса, там за беседой психолога с ребенком следили участники дела. В данном случае это были: подкомиссар Ян Павел Берут, Моника Найман, прокурор Теодор Шацкий и судья Юстына Грабовская. Судья была обязана присутствовать, поскольку, в соответствии с новейшими процедурами, ребенка можно было допросить всего лишь раз, а речь шла о том, чтобы допрос обладал доказательной силой в суде.

Шацкий, на первый взгляд, с безразличием прислушивался к необязательной беседе (она касалась героев мультиков) с маленьким Петром Найианом. Одним ухом он слушал какую-то чушь про слона в клеточку, не спуская глаз с монитора, на который техник переключал виды с разных камер. Общий план, оба собеседника в профиль, приближение на Аделю, крупный план маленького Петра. Над монитором электронные часы отмеряли время с точностью до сотых долей секунд, две последние цифры менялись быстро, сливаясь в пульсирующую точку, напоминая Шацкому о том, что каждая вспышка приближает смерть Хели.

11:23:42:пульсации.

Тем временем слон в клеточку ходил в гости к тете, история, похоже, была веселой, потому что из динамиков зазвучал громкий смех мальчишки и Адели. Шацкому очень хотелось зайти вовнутрь и усмирить компанию. Понятное дело, что он знал теорию допроса ребенка. Что необходимо применить техники собеседования, по мере возможности ребенка расслабить и выяснить ситуацию, объяснив, что он и не должен знать все ответы на вопросы, и что все это в порядке, просто нужно поиграть во взрослого, который совсем ничего не знает, и вот ему объяснить нужно. Да, теорию он знал, только сейчас его доводило до белого каления то, что все это тянется так долго.