Фриц Лейбер - Дьявольская сила

— Тигр заметил меня, — вещал Джоркенс, — и неторопливо двинулся следом, словно не хотел бежать по такой жаре и знал наверняка, что я тоже не побегу. Пусть эта история послужит вам хорошим уроком на будущее: когда вырастете, никогда не приближайтесь к индийским джунглям без оружия, даже если решили просто немного прогуляться, как сделал я в то злополучное утро. Ибо мне на пути встретился тигр. Он двинулся за мной, я — от него, но тигр шел чуть быстрее. Я, конечно, понимал, что, даже если на каждой сотне ярдов он приближается ко мне лишь на пять-шесть футов, дела мои плохи. Расстояние между нами неуклонно сокращалось. Но я знал, что бежать нельзя.

— Почему? — хором спросили дети.

— Потому что тигр подумал бы, что началась новая игра, и принял бы в ней участие. Пока мы шли, на ста ярдах он выигрывал пять-шесть футов, если б побежали — выиграл бы все пятьдесят. Я предпочитал идти, хотя и понимал, что итог будет тот же, и я лишь оттягиваю неизбежное. К сожалению, мы находились не в джунглях, а среди каменистых холмов, и не было надежды встретить деревья, потому что от джунглей я отходил все дальше.

— Почему?

— Потому что тигр был между мной и деревьями. Тигры обыкновенно выходят из джунглей ночью и возвращаются на рассвете, когда только просыпаются и начинают кукарекать петухи. Все это было ранним утром, но солнце поднялось довольно высоко, вот я и решил, что все тигры давным-давно в джунглях. Поэтому вышел на прогулку без оружия, и, как оказалось, — напрасно.

— А почему вы пошли гулять? — спросила девочка.

— Никогда не следует никого спрашивать, почему он сделал то, что привело его к беде. Причина всегда одна и та же, только редко кто в этом признается. И называется она — глупость.

— И в вашем случае это привело к беде? — полюбопытствовала девочка.

— Вы все услышите, — невозмутимо продолжал Джоркенс. — Как я вам уже говорил, мы были среди каменистых холмов. Тигр приближался. И тут меж двух глыб я заметил пещеру, чуть ли не у самой вершины небольшого холма. Конечно, войти в нее означало отрезать себе путь к отступлению. Но отступление уже не могло привести ни к чему хорошему, а пещера давала-таки шанс на спасение. Например, она могла стать уже, и тигр не пролез бы там, где хватит места человеку. Или, напротив, шире и разветвляться, так что я мог бы запутать тигра. Надежда всегда умирает последней, поэтому я поднялся на холм и нырнул в пещеру. Тигр последовал за мной. Я уже успел углубиться на какое-то расстояние, прежде чем померк свет: тигр закрыл собой вход в пещеру. Тоннель действительно сужался, и вскоре я уже полз на четвереньках. А тигр по-прежнему не спешил. Лаз был достаточно широким, так что места ему хватало. А тут еще мне вспомнилась статейка в газете о скелетах мышки и кошки, найденных при реконструкции одного кафедрального собора. Мышка забралась далеко в норку, и кошка уже не могла ее достать. Но они так крепко засели в норе, что вылезти назад уже не смогли. Там и остались навсегда. Мне лишь оставалось надеяться, что хищнику достанет ума повернуть, когда лаз станет слишком узким. Пока же тигр не торопясь полз вперед. И все более приближался. Тут страшная мысль пронзила меня: запах-то слишком сильный! Все-таки тигр от меня еще в тридцати ярдах. Неужели я ползу в логовище зверя? Но я отогнал от себя эту мысль, от которой стыла кровь и жилах. А потом появилась надежда, что этот тоннель прошивает холм насквозь, правда, особой пользы я для себя в этом не находил. Хотя на другой стороне холма могли ждать и какие-то сюрпризы, даже одинокое дерево. Но я не чувствовал ни дуновения, запах тигра наполнял воздух, и было ясно, что солнца мне уже не увидеть.

Я искоса глянул на детей. Они слушали, но, как мне показалось, не выказывая особого интереса. У меня даже сложилось впечатление, возможно, и ложное, что девочка больше симпатизировала тигру. Повторяю, я мог и ошибиться. Дело, кстати, происходило осенью, свет не зажигали, и в комнате царил полумрак. Моей вины в том не было: я ведь не подозревал, что последует дальше.

— Тигр подбирался все ближе, — продолжал Джор-кенс. — Я отметил про себя, что стенки лаза удивительно гладкие, отполированные мягкими лапами крупного животного. И тут я уперся в глухую, так же отполированную стену, резко развернулся в темноте и скорее унюхал, чем увидел перед собой тигра.

— И что случилось потом? — спросил один из мальчиков.

— Потом он меня съел, — ответил Джоркенс — А с вами говорит привидение.

Вот тут-то и начался переполох в темной комнате, вину за который возложили на меня.

Когда поднос был готов, Кэрола приняла его из рук миссис Хиггинсон и направилась к холлу.

— Осторожнее, — крикнула ей миссис Хиггинсон. — Кувшин с молоком полон до краев.

Действительно. Несколько капель уже пролилось на салфетку, но Кэрола не стала задерживаться, чтобы их вытереть. Завтрак запаздывал, и мисс Аманда, находившаяся в постели, наверное, сильно проголодалась. Есть — это единственное, что ей осталось в этой жизни, как неоднократно заявляла Хиггинсон.

Тень Кэролы осторожно поднималась по лестнице. Тень Кэролы была хорошо сложена, так же, как и она сама. Недоставало только белизны кожи, полноты груди и каштановых волос, обрамлявших лицо. С локтями, расставленными в стороны, чтобы удержать равновесие, тень и девушка сосредоточенно взбирались по ступенькам.

Перед дверью мисс Аманды Кэрола остановилась и поставила поднос на стол. Она начала слегка нервничать. Неуверенной рукой одернула фартучек, пригладила волосы, поправила чепчик. Это был ее первый день. Ее первое место, важно говорила она себе. Уголком фартука она вытерла капли пролитого молока и передвинула кувшин на пятно. Затем, держа поднос одной рукой, свободной собралась постучать в дверь. Но голос, раздавшийся с другой стороны, был более быстрым, чем она:

— Войдите! Я вас слышу!

Кэрола неловко открыла дверь и закрыла ее за собой. Пересекла комнату и поставила поднос на ночной столик. Когда она повернулась к старухе, лежавшей под ворохом одеял, ее улыбка застыла.

Мисс Аманда. Это была мисс Аманда. Она была неправдоподобно толстой, эта старуха. Хуже, чем толстой: раздувшейся. Хиггинсон говорила, что она не встает уже сорок лет. Бледное, как папье-маше, лицо разлеглось на подушке обескровленными складками. Одеяла образовывали на ней холмы и лощины, и поверх этого гористого пейзажа старуха разглядывала Кэролу глубоко запавшими и подозрительными глазами.

— Это вы, вероятно, новая горничная? — спросила она. — Как вас зовут?

— Кэрола, миссис.

— А! — Маленькие глазки не были веселыми, но уголки рта мисс Аманды приподнялись. На огромном жирном лице родилась улыбка. — Вы очень молоды, не так ли?