Андрей Буровский - Медвежий ключ

Становилось жарко, звериная семья ушла, а ученый записал все, что видел, и тут же улегся поспать. Товстолес смеялся, что у него и образ жизни медвежий: в его схорон напротив порога надо было попадать заранее, желательно еще до света. Минут двадцать уходило, чтобы надуть лодку, приплыть на этот мыс, спрятать лодку, спрятаться получше самому. Все утро ученый, надежно закрытый от зверей ветвями прибрежных ив и травой, наблюдал за играми, охотами зверей, а на жаркое время лень было уходить в поселок. Товстолес ложился спать тут же, в своем укрытии. Лодка к тому времени просыхала, приятно пружинила; под ветвями прибрежных ив, в тени, ученый пил кофе из термоса, ел принесенное с собой, и засыпал. Вечером опять была работа, и только с первыми звездами ученый уходил в поселок.

Ну конечно же, опять медвежья семья! Налимов отыскать в реке не трудно, надо только переворачивать камни, а взрослый самец найдет еду и получше. Мать с тремя малышами… Вернее, с двумя малышами и здоровенным пестуном: детенышем от прошлого приплода. Пестун большущий, почти со взрослого медведя, но несравненно светлее, почти что соломенно-желтый, и пропорции совсем другие — большая голова на тощей шее, лапы большущие, на тонких ногах — телосложение подростка.

Они тоже купались, играли, ловили рыбин под камнями, но как ни наблюдал Товстолес за этой медвежьей семьей, никаких странностей он не заметил, и окончательно решил: что-то ему последнее время слишком уж многое чудится. Может, пора сделать перерыв, не ходить на порог несколько дней? Посидеть, рассортировать записи, сравнить все, что он видел в Саянах, с наблюдаемым в других краях. Идиллически сидеть у речки, вести неторопливые беседы с Мараловыми, с другими приятными людьми, отвыкнуть видеть в медведях мохнатые подобия людей.

Все это думал ученый, продолжая быстро покрывать страницы блокнота понятными только ему значками: он сделал уже столько записей о поведении медведей, что очень много шло на автомате, почти что без усилия разума.

А часа через два на пороге случилась беда.

Началась беда с того, что на пороге появился человек. Владимир Дмитриевич понятия не имел, кто этот крепкий дядька лет сорока — сорока пяти, осторожно спускавшийся по склону. Не будь у ученого привычки все время осматривать склоны гор, амфитеатром спускавшихся к порогу, он мог бы его и не заметить, как не заметили медведи. Но кто это?!

Вроде бы, он всех знал в Малой Речке… по крайней мере, всех охотников, промышлявших по этим местам. Но вот хоть убейте, а этой круглой, обветренной физиономии он до сих пор не встречал. Глуповато-смелое, небритое лицо показалось Товстолесу одновременно циничным, неумным и жестоким. Он побоялся бы доверить что-то важное человеку с таким выражением лица.

Товстолес верил своему впечатлению: ведь человек считал, что он тут совершенно один. Убежище Товстолеса оставалось для него такой же тайной, как и для медведей (Товстолес радовался этому). Человек не следил за выражением своего лица, он наблюдал за медведями. Человек был наедине с самим собой и уж конечно не старался придать лицу никакого особенного выражения.

У медведей не очень хорошее зрение, а порог заглушал все шаги. Раза два человек чуть не сорвался со склона, при этом возникал какой-то шум, звери ничего так и не слышали. Человек шел быстро и ловко, маскировался в траве и за деревьями. Его лицо приобретало все более лихое и какое-то бесшабашно-жестокое выражение.

Товстолес узнал его оружие — винтовка, у которой сделан самодельный магазин, на четыре или пять патронов: оружие страшное дальностью и силой боя. Человек давно мог стрелять, и не понимал Товстолес, зачем он вообще двигается дальше, рискует быть увиденным медведями? Вот незнакомец присел за кустом, в каких-то метрах тридцати от мирно лежащих зверей; Товстолес не мог не восхититься, как быстро и ловко он маскируется; тут чувствовался большой опыт лесной жизни.

Владимир Дмитриевич был уверен — вот теперь человек будет стрелять. А он, тоже неизвестно зачем, вдруг быстро побежал, сильно нагнувшись, держа тело почти параллельно земле. Складка местности скрывала его, и человек вынырнул вдруг в нескольких метрах от медведицы, распрямился, приладил оружие к плечу. Товстолес опять отметил, как ухватисто он держит винтовку, как быстро грянул первый выстрел. Медведица вскинулась мгновенно — реакция дикого зверя. А человек уже стрелял, дымок уже отлетал по ветру, грохот слышен был даже сквозь порог. Зверь не успел даже вскочить, когда сморщилась, разорвалась шкура между шеей и плечом, ее ударило об землю страшной силой пули, попавшей в массивные кости. Еще дважды стрелял человек, почти в упор. Медведицу отбросило, перекатило на спину, потом на бок, лапы ее нелепо задергались и постепенно остановились. Медведица так и осталась лежать с мученически выгнутой спиной, с нелепо задранной, торчащей под углом к земле задней лапой.

До этого медвежата как вскочили, так и остались на местах, глядя на мать, на незнакомца. Лапы медведицы еще молотили воздух, как он раз за разом стрелял. БАХ! И медвежонка отбросило в сторону; он корчился, бился, но всякий раз, как поднимался на лапы — сразу падал. БАХ! — через неуловимо короткий промежуток времени. Второго медвежонка унесло на спину, лапы его дико задергались, в точности как у матери.

А человек уже бежал, вовсю бежал за драпающим в ужасе пестуном, и в руке у него был стиснут нож. Они скрылись в сосняке так быстро, все вообще произошло так быстро, что Товстолес никак не мог опомниться. На пустом берегу бился раненый звереныш; неподвижно лежали второй медвежонок и медведица, нелепо торчали их задние лапы. Товстолес знал, что так торчат лапы всех мертвых зверей — от медведя до домашнего котенка. Было всего четырнадцать минут седьмого, а появление незнакомца Товстолес отметил в шесть часов пятьдесят пять минут.

В семь часов двадцать четыре минуты человек появился опять. По его спокойно-торжествующему, самодовольному лицу невозможно было определить, поймал он пестуна, или же нет. Подошел к бившемуся медвежонку — малыш упирался лапами, пытался отползать. Человек весело засмеялся, зверек дернулся сильнее, чуть отполз. Человек ткнул его ножом, и опять засмеялся, когда малыш пытался отмахнуться лапой. Так повторялось несколько раз, а потом человек ткнул сильнее и стал с интересом наблюдать, как умирает маленькое животное.

Потом человек начал споро разделывать медведицу — Товстолес отметил, что ушло у него чуть больше часа, а все мясо уже лежало в стороне от дымящейся лужи внутренностей и крови. Так же споро, энергично человек стал набивать мясом рюкзак. Вошла едва пятая часть, и человек три раза возвращался за оставшимся мясом, уносил его куда-то за хребет и прятал. На третий раз он нес мясо так же легко и пружинисто, как в первый раз.