Борис Старлинг - Мессия

— Хорошо, Ред. Я поверю тебе, хотя сам, должен заметить, смотрю на это иначе. Однако тебе придется согласиться на более частые консультации, чем обычная ежеквартальная проверка.

— Насколько частые?

— Ежемесячные.

«Ненавижу психотерапевтов, — думает Ред. — Никто из этой своры не в состоянии проговорить со мной и пяти минут, не помянув, к месту и не к месту, моего братца. Видеться с ними четыре раза в год — это уже хреново, а если двенадцать раз, так и вовсе сдохнуть легче. Но, с другой стороны, какой у меня выбор? Или подчиниться, или потерять дело».

— Ладно.

— И если они придут к выводу, что тебя лучше перевести, я без колебаний последую такой рекомендации.

Ред молчит.

Комиссар встает, давая понять, что беседа подошла к концу. Он провожает Реда к двери и обращается к нему, когда тот уже взялся за дверную ручку:

— Пойми, я не меньше тебя хочу, чтобы убийца был найден. Но вовсе не хочу, чтобы для тебя его поиски закончились дурдомом. До свидания, Ред. Держи меня в курсе.

Когда Ред направлялся к Парксайду в прошлый раз, борясь со своей совестью, он пребывал в почти сверхъестественном возбуждении, и все — детали, звуки, образы — воспринималось им с нервической отчетливостью. На сей раз он действует как будто на автопилоте. Смутно осознает, что идет по тротуару, сворачивает, когда нужно, налево и направо, но почти ничего не видит и не слышит. А подойдя к полицейскому участку, спохватывается, чуть ли не удивляясь тому, что там оказался.

За конторкой дежурного никого нет. Несколько мгновений Ред стоит неподвижно, стараясь взять себя в руки. Создается впечатление, будто решение признаться полностью его опустошило. Он ни о чем не думает, ничего не чувствует. Не повторяет слова, которые собирается произнести. Не испытывает мандраж. Ничего.

Отвернувшись от конторки, Ред бросает взгляд на доску объявлений на дальней стене. Единственное объявление, не закрытое наполовину другими, прикнопленными позже, — как раз о том ДТП. Просьба к свидетелям откликнуться, с указанием времени и места происшествия.

В любой момент появится полисмен, он признается ему во всем, примет заслуженное наказание и начнет жизнь заново. Так почему же он ни черта не чувствует? Откуда такое безразличие?

— Да, сэр.

Прозвучавший голос заставляет Реда вздрогнуть. Он отворачивается от доски объявлений и смотрит на человека, который только что, словно по волшебству, материализовался за конторкой. Молодой констебль, немногим старше Реда. Лет, наверное, двадцати с небольшим. Совсем молодой, вокруг челюсти у него следы юношеских прыщиков. Бодрый и энергичный.

Осанка констебля — он стоит прямо, но не так, будто аршин проглотил, — наводит Реда на мысль, что этот парень любит свою работу. Любит, поскольку верит, что занят нужным и важным делом.

Ред подходит к конторке. От его безразличия не осталось и следа. Теперь он точно знает, что хочет сказать. И говорит:

— Я бы хотел поступить на службу в полицию.

Понедельник, 21 сентября 1998 года

Кит Томсон стоит на середине приставной лестницы и неторопливо, кругами, водит по окну губкой, наблюдая за тем, как растекаются белые потеки пены, после чего быстро проводит по ним резиновым скребком, и они разделяются полоской чистого стекла, подобно тому как расступилось Красное море по велению Моисея.

Сетчатые занавески с внутренней стороны окон мешают Киту заглянуть вглубь комнаты. Он огорченно цокает языком.

При этом Кит вовсе не вор-форточник, высматривающий добычу, и не извращенец — хотя за более чем пятнадцать лет работы мойщиком окон ему довелось повидать немало обнаженных женщин в домашней обстановке. Правда куда более прозаична — Киту просто нравится видеть, как живут другие люди. Даже статичное зрелище пустой комнаты — журналы, книги, картины, пепельницы — способно немало рассказать о хозяевах.

Кит воображает себя детективом, способным на основании всего лишь нескольких деталей воссоздать целую историю жизни. Пребывающие в постоянном раздражении семьи, в которых родители постоянно кричат на детей и друг на друга. Молодые пары, только начавшие жить вместе и еще переживающие это как романтическое приключение. Неженатые молодые люди, пьющие пиво и похваляющиеся своими сексуальными подвигами. Одинокие особы за тридцать, старающиеся не признавать тот факт, что брак уже обошел их стороной — или, если не обошел, обдумывающие такие формы экономического и эмоционального сосуществования, в которых хоть что-то устраивает обе стороны. Кит Томсон — суперсыщик. Конечно, ему случается, и нередко, ошибаться, но он об этом не знает, да ему и все равно. Мытье окон — едва ли самое интеллектуальное из занятий, и ментальные блуждания позволяют разогнать скуку, пока Кит находится на лестнице.

Закончив мыть окно с сетчатыми занавесками, он поднимается на вершину лестницы, чтобы приступить к работе над окном наверху. Здание поделено на квартиры, так что это новое окно принадлежит кому-то еще. Другой взгляд на другую жизнь.

Черт. Занавески опущены. К тому же они не тонкие, не ажурные, а сплошные и плотные. Должно быть, там, за ними, живет какой-то грязный содомит. Кит окунает губку в ведро с мыльной водой и прижимает ее к окну.

Ага, все-таки занавески не задернуты до конца — между ними есть щель шириной чуть ли не в добрый фут. Кит складывает ладони чашечкой и припадает лицом к стеклу.

Из-за двери в комнату падает тусклый свет. Его немного, но достаточно, чтобы разглядеть интерьер. С левой стороны софа, рядом с ней, на каминной полке, телевизор. По другую сторону комнаты, у стены, коленопреклоненная фигура. Судя по всему, небольшая статуя. Рядом с ней что-то разбрызгано, темные пятна выделяются на светлом ковре. Надо думать, разлили красное вино.

Кит шарит по полу взглядом. Еще пятно, еще, еще… Э, да тут весь ковер заляпан.

Он снова переводит взгляд на фигуру у стены.

А ведь это не изваяние.

Это человек. Человек, с исполосованной ранами спиной. Оттуда и пятна — это кровь из его ран.

Чувствуя, что теряет равновесие, Кит отрывает руки от стекла и хватается за верхушку лестницы. Его правая рука соскальзывает с перекладины. Лестница слегка качается.

Он находится на высоте двадцати футов над тротуаром. Внизу ни газона, ни кустов, ничего, что могло бы смягчить удар, и если он шлепнется с такой высоты, то, как минимум, сломает ногу. Возможно, обе. Не исключено, что еще и руку. Шесть недель в гипсе обеспечено, то есть о работе на это время можно забыть. Что никак не с руки человеку, который не сидит на твердом жалованье, а получает, что заработал. Кит знавал одну особу, вывалившуюся из окна как раз с высоты двадцати футов. Бедняжка от потрясения даже крикнуть не могла. Обделалась да так и сидела с полчаса в собственном дерьме, пока ее кто-то не нашел.