Борис Старлинг - Мессия

Он вжимается в лестницу, молясь, чтобы она не опрокинулась, и с ужасом ощущая собственную беспомощность. Если лестница все же упадет, он с мучительной медленностью опишет вместе с ее верхушкой дугу в воздухе, набирая скорость и пропуская через себя каждую растянутую секунду.

«Расслабься, — мысленно командует себе Кит. — Расслабься, зависни на ней свободно и при падении пострадаешь меньше, чем если бы каждый твой мускул был напряжен от страха».

Он ждет, ждет и ждет, а потом неожиданно осознает, что лестница больше не качается. Ее положение стабилизировалось, так что падение Киту Томсону не угрожает. Сегодня уж точно.

Он спускается с преувеличенной осторожностью, нащупывая подошвами ребристую поверхность каждой перекладины и ставя обе ноги, прежде чем сделать очередной шаг. Кит настолько поглощен тем, чтобы спуск завершился благополучно, что, когда оказывается на тротуаре, даже не осознает этого и пытается сделать еще один тяжелый, неуверенный шаг, как бывает, когда не видишь ступенек в темноте.

Потом, уже чувствуя под ногами твердую опору, он снимает с пояса мобильный телефон и дрожащими руками набирает номер службы спасения.

Еще один понедельник, еще один труп. Горькие мысли терзающегося бессилием человека.

Ред смотрит на свои записи. Мэтью Фокс, тридцати пяти лет от роду. Налоговый инспектор, почти тринадцать лет прослуживший в Управлении внутренних бюджетных преступлений. В последнее время работал в Блэкхитской секции, в Ньюингтоне. Зарублен насмерть, скорее всего с помощью мачете. В данном случае имел место не расчетливый садизм, как когда убийца свежевал Барта Миллера, и не молниеносное обезглавливание, как с Джеймсом Бакстоном. А вихрь ярости, воплотившийся в рубящие удары.

Таких ударов Мэтью Фокс получил более двух дюжин. Раны длинные, рваные, некоторые настолько глубокие, что разошедшиеся края красной плоти позволяют видеть белые кости. Правая рука Мэтью почти отсечена — болтается на чудом уцелевшем сухожилии.

За техническое мастерство исполнитель заслуживает высшей оценки. Об эстетической стороне дела такого не скажешь.

Тело оставлено в том виде, в каком обнаружил его Кит, на коленях, лицом к стене, как будто в мольбе. Должно быть, Серебряный Язык придал ему эту позу уже посмертно. Трудно предположить, что кто бы то ни было смог сохранять одну и ту же позу, находясь под градом ударов. Даже будь Мэтью связан, он покатился бы по полу, стараясь уменьшиться, насколько возможно. Да и сила ударов сбила бы его на пол.

На голове явных следов мачете нет. Либо Серебряный Язык вообще избегал ударов по голове, либо Мэтью, пытаясь закрыться, обхватил голову руками. Но если так, его руки связаны не были.

Ред садится на корточки, чтобы снизу осмотреть лицо погибшего. Он, конечно, знает, что найдет, но хочет удостовериться в справедливости своей догадки.

Так и есть — все, как у остальных. Сбоку в рот вставлена серебряная ложка. Все обнаженное туловище в крови, вытекшей не столько из ран от мачете, сколько из лишенного языка рта.

Кровь повсюду. Повсюду. Не только на ковре, но на стене над головой Мэтью и даже на потолке. Ред задирает голову, смотрит на оставшиеся наверху следы и представляет себе, как капли крови слетают с окровавленного клинка, когда Серебряный Язык, вырвав его из раны, вскидывает над головой, чтобы обрушить по дуге вниз еще один страшный удар.

Кровь разлеталась во все стороны. Разлеталась — а значит, должна была запятнать и одежду Серебряного Языка. Должна была! Вопрос о следах крови на одежде убийцы Ред задал себе еще по обнаружении тела Филиппа Рода, но к ответу так и не приблизился.

«Как ты ухитряешься убраться с места преступления, приятель? Так и идешь по улице, весь заляпанный кровью? Садишься в машину и размазываешь кровищу по салону? Или переодеваешься в заранее приготовленное чистое платье, а от окровавленного тряпья избавляешься? Но каким образом? Мы проверили решительно все мусорные контейнеры и бачки рядом с каждым местом преступления и ни черта не нашли».

Ред подходит к окну и смотрит вниз по склону, в сторону станции Уэкстом-парк. Слышен скрежет тормозящего перед остановкой поезда. Состав старый, на ладан дышит. И выглядит убого, и скрежещет, словно вот-вот развалится. Это проблема Блэкхита. Само по себе местечко неплохое, но добираться туда приходится через самую что ни на есть задницу.

Он отворачивается от окна.

Итак, уже пятеро. А сколько на очереди?

По возвращении в Скотланд-Ярд Ред делает то, чего не делал уже давно. Запирает дверь кабинета, отмыкает один из ящиков письменного стола и достает папку с вырезками, теми, которые ему не захотелось вывешивать на стенах.

Бывает, хотя и редко, что он просматривает эти материалы, но сейчас ему нужна конкретная статья, появившаяся в одном из воскресных журналов сразу после вынесения Эрику приговора, когда Ред работал полисменом первый год. Даже сейчас он не вполне уверен, стоило ли ему быть столь откровенным и не совершил ли он ошибку, признавшись той молодой, соблазнительной журналистке по имени Дженни Блюм, что боится, как бы безумие Эрика не обнаружилось и у него. Откровенная глупость!

Он находит эту статью, сложенную вдвое, и расправляет на столе.

Ему в глаза бросаются слова:

«Я вот о чем говорю — идет некто себе по улице, видит совершенно незнакомого человека и задается вопросом: „Интересно, каково это — убить тебя. Каково было бы ударить тебя в сердце или пинать ногами по голове, пока у тебя не оторвется ухо? Интересно, как будут выглядеть твои потроха, если располосовать тебе брюхо? Брызнет ли кровь высоко в воздух или потечет жалкой тонкой струйкой на землю? Какие звуки станешь ты издавать по мере того, как жизнь будет покидать тебя?“»

Это его слова — слова, сказанные им потому, что именно это он имел в виду. И еще потому, что хотел донести до нее что-то из ощущений человека, осознающего себя предателем и погубителем своего брата.

Пятница, 25 сентября 1998 года

Прошение Эрика о досрочном освобождении, как он и ожидал, было отклонено.

Эрик подал его при первой возможности. Как правило, приговоренным к пожизненному сроку преступникам по отбытии некоего установленного законом минимума предоставляется, при условии безупречного поведения, возможность досрочного освобождения. Если, разумеется, комиссия сочтет, что осужденный более не представляет угрозы для общества.

Для Эрика, осужденного в 1983 году, минимум составлял пятнадцать лет, без учета времени, проведенного им в тюрьмах до и во время судебного процесса. И теперь, по истечении пятнадцати лет, его по-прежнему не хотели выпускать.