Чеви Стивенс - Похищенная

Во второй половине дня он заставлял меня изучать разные книжки о том, как забеременеть. Я до сих пор помню название одной из них — «Быстрейший способ забеременеть естественным путем». Да, в этом был весь Выродок, поскольку что в этом смысле может быть более естественным, чем похитить женщину, запереть ее в хижине и постоянно насиловать?

Как только кровотечение прекратилось, он вновь попытался обрюхатить меня. Я молила свое тело, чтобы оно посчитало его сперму нездоровой и отвергло ее, чтобы стресс и испуг помешали мне зачать. Но мне не повезло.

Три недели спустя я знала, что срок уже подошел, и с трепетом прислушивалась к любой боли в животе, надеясь, что это начало месячных. Каждый раз, когда я шла в туалет, я молилась о том, чтобы увидеть кровь на белье. Но через четыре недели я уже все поняла. По своему маленькому настенному календарю я вычислила, что забеременела где-то в середине сентября, примерно через две недели после окончания месячных.

Я надеялась скрыть это от Выродка, но однажды утром проснулась оттого, что его рука ласкала мой живот.

— Я знаю, что ты не спишь. Тебе не обязательно сегодня вставать прямо сейчас. — Он ткнулся носом мне в плечо. — Посмотри на меня, Энни!

Я повернулась к нему лицом.

— Доброе утро, — с улыбкой сказал он, а потом выразительно посмотрел на свою руку у меня на животе. — Джульетта, женщина, которая воспитала меня, не была моей биологической матерью, она взяла меня к себе, когда мне было пять лет. Та шлюха, которая родила меня, вероятно, была слишком молодой, чтобы вырастить ребенка. — Его голос стал жестким. — Но она не была слишком молодой, чтобы раздвинуть ноги перед моим отцом, кто бы он там ни был. — Он покачал головой и уже более мягким тоном добавил: — Но потом Джульетта изменила мою жизнь. Она потеряла собственного сына, когда ему был всего год и она еще кормила его грудью. В ней было столько любви… Именно она научила меня тому, что семья — это все. И ты, Энни, тоже рано потеряла половину родных, и я знаю, что тебе хотелось бы иметь собственную семью. Я рад, что оказался тем мужчиной, которого ты выбрала.

Выбрала? Лично я вкладываю в это слово несколько другой смысл. Даже до того как Выродок похитил меня, я еще точно не знала, как отношусь к тому, чтобы иметь детей. Я была вполне счастлива жить жизнью независимой деловой женщины и не относилась к тому типу людей, которые, заходя в комнату, полную детей, тут же заявляют: «Вау, и я хочу себе такого же». И вот теперь я беременна и вынашиваю ребенка от какого-то монстра. А он лежит тут рядом, рассказывает мне о своей матери, предоставляя мне возможность заглянуть к нему в мозги и получше узнать его. Какая-то моя часть боялась раскачивать лодку, но мне нужно было думать о своих выгодах в долгосрочной перспективе.

— Вы сказали, что ее звали Джульетта. Значит, ваша мама умерла?

Улыбка оставила его лицо. Он перевернулся на спину и уставился в потолок.

— Ее забрали у меня, когда мне было всего восемнадцать.

Я ждала, что он продолжит, но он, казалось, был полностью поглощен своими мыслями.

— Такое впечатление, — сказала я, — что она была особенным человеком. Это очень хорошо, что вы с ней были так близки. Моя мама никогда меня не бросала, как это сделала ваша настоящая мать, но после той автомобильной катастрофы доктора постоянно давали ей всякие успокаивающие, так что в итоге в голове у нее все перемешалось. Мне пришлось на некоторое время переехать жить к дяде и тете. Я знаю, каково это — быть одному.

Он быстро взглянул на меня и снова отвел глаза в сторону.

— Как тебе жилось с этими родственниками? Они были добры к тебе?

Лет в двадцать я обращалась к врачу, чтобы разобраться со своими чувствами по поводу того несчастного случая и попытаться решить свои проблемы с мамой, — толку от этого не было никакого, — но, сколько бы я ни повторяла эту историю, легче мне не становилось. Эти свои ощущения я даже с Люком не обсуждала.

— Моя тетя — сестра моей матери, и они всегда соперничали друг с другом, но, думаю, она относилась ко мне довольно хорошо. Мои двоюродные сестра и брат были постарше меня и в основном меня игнорировали. Только мне было все равно.

— Неужели? А я уверен, что ты очень переживала из-за этого. — В голосе его не было насмешки. — А была какая-нибудь другая семья, где ты могла бы тогда жить?

— Родственники отца уже все умерли, а у мамы была только сестра. — Собственно говоря, у нее был еще старший сводный брат, но он сидел в тюрьме за ограбление, и уж его-то мама своей семьей точно не считала. — Было тяжело, но теперь, став старше, я пытаюсь понять, через что пришлось пройти моей матери. В тот момент никто особенно не поддерживал ее в горе и не давал советов. А доктора ограничивались только таблетками.

— Она сама отослала тебя.

— Все было не так уж плохо…

Но я помню, как перешептывались мои кузены, как дядя и тетя замолкали, когда я входила в комнату. Если маму можно было считать несколько расплывчатой версией обеих сестер, то тетя представляла собой образ с резкими углами и четкими линиями. Обе были миниатюрными блондинками — в нашей семье вообще все женщины были блондинками, кроме меня, — но у тети Вэл губы были немного тоньше, нос — длиннее, а глаза — уже. И там, где моя мама была вся на эмоциях, положительных или отрицательных, тетя Вэл оставалась спокойной, хладнокровной, собранной. Утешительных объятий от нее не дождешься.

— А потом твоя мать продала ваш дом, так? Половина твоей семьи ушла, и то же самое случилось и с вашим домом?

— Откуда вы знаете…

— Если хочешь узнать кого-то получше, по-настоящему узнать, для этого есть много способов. Как и у твоей матери было много вариантов разрешить эту ситуацию.

— Она вынуждена была продать дом, потому что страховки у отца не было.

Через шесть месяцев мать наконец приехала и забрала меня. Именно тогда я и узнала, что нашего дома больше нет.

— Возможно, но наверняка было тяжело переезжать, после того как столько в жизни изменилось. Да еще и в такой маленький дом.

— Нас было всего двое. Много места нам не требовалось.

Мы переехали в тесный, сдаваемый в аренду домик с двумя спальнями в худшем районе Клейтон-Фолс, с видом на целлюлозную фабрику. Пузырьки из-под лекарств сменились бутылками из-под водки. Мамины розовые шелковые халаты стали нейлоновыми, а духи «Уайт Аайнен» от Эсте Лаудер были поддельными. Хотя с деньгами у нас было неважно, она все равно умудрялась покупать французские сигареты — она считала, что все французское элегантно, — и свою не такую уж элегантную водку. «Попов» — это все-таки не «Смирнофф».

Она продала не только наш дом, но и все отцовские вещи. Но, разумеется, оставила призы Дэйзи и все ее костюмы, которые и сейчас висели в мамином шкафу.