Чеви Стивенс - Похищенная

Он принялся метаться — в хижину, из хижины, снова обратно.

Я должна была заставить его сосредоточиться.

— Можно мне принять ванну?

Ванны помогают при менструальных спазмах, и я подумала, что время у меня еще есть: промежутки между схватками были достаточно большими. Он остановился и посмотрел на меня диким взглядом.

— Так можно? Я думаю, это должно помочь.

Все так же молча он рванулся в ванную и стал набирать для меня воду.

У меня было такое ощущение, что в этот момент он готов был согласиться на что угодно.

— Только не делайте ее слишком горячей. Я не знаю, не повредит ли горячая вода ребенку.

Когда ванна наполнилась, я погрузила свое огромное тело в теплую воду.

Выродок прислонился к стене в ванной. Глаза его блуждали по сторонам, он смотрел куда угодно, только не на меня. Его кулаки то сжимались, то разжимались, как будто он хватал воздух. Этот хладнокровный псих сейчас стоял, проглотив язык, и трясся, словно подросток на первом свидании.

Вкрадчивым ровным голосом я сказала:

— Мне нужно, чтобы вы сняли с кровати постель и расстелили там несколько полотенец, о’кей?

Он бросился в комнату, и я услышала, как он носится вокруг моей кровати. Чтобы успокоиться, я попыталась вспомнить все, что читала в книгах, и сконцентрироваться на собственном дыхании, а не на мыслях о том, что я рожаю в хижине, где, кроме свихнувшегося Выродка, помочь мне некому. Я фокусировала зрение на каплях воды на стенах ванны и считала, за сколько секунд они скатятся вниз. Когда вода остыла и стала почти прохладной, а схватки стали повторяться все чаще, я позвала его — он сейчас прятался в соседней комнате.

С его помощью я вылезла из ванны и вытерлась. К этому времени схватки уже стали сильными и частыми, и мне пришлось опираться на него, чтобы не упасть. Когда мы шли обратно в комнату, живот мой обожгла резкая боль. Я споткнулась и схватилась за его руку. В хижине было холодно, так что тело мое покрылось гусиной кожей.

— Почему бы вам не развести огонь в печи, пока я устроюсь на кровати?

После того как я уселась и положила себе под плечи подушку, я уже мало что помнила, кроме жуткой боли, — большинство женщин пользуются при родах обезболивающими средствами, и, поверьте, я бы с большим удовольствием воспользовалась таким выбором. Выродок был похож на молодого отца из комедии положений: он бегал вокруг, заламывал руки и затыкал уши всякий раз, когда я вскрикивала, что происходило довольно часто. Пока я корчилась на кровати, ерзая по этой чертовой подушке, он сидел на месте в углу, спрятав голову между коленями. Он даже попробовал сбежать на время из хижины, но я так громко заорала «Помогите мне!», что он тут же вернулся.

Во всех книжках сказано, что нужно тужиться, когда чувствуешь, что ребенок уже близко, но, черт побери, все в моем организме подталкивало меня к тому, чтобы толкать. Я уперлась спиной в стену и прижалась к ней так сильно, что у меня сзади должны были остаться отметины от бревен. Положив ладони на колени, я раздвинула ноги, до скрипа сжала зубы и толкала. Когда мне удавалось сделать вдох, я отдавала команды Выродку. Чем больше я могла контролировать себя, тем, похоже, спокойнее он становился. Впрочем, «контролировать себя» — это не совсем то выражение, учитывая, что с меня градом валил пот, а командовала я в промежутках между толчками.

Большая часть родов прошла для меня в тумане, но, думаю, рожала я недолго — тут мне по первому разу повезло, это было одно из немногих обстоятельств здесь, в горах, за что я благодарна судьбе. Я хорошо помню, что, когда заставила его встать между моими ногами и помочь ребенку выйти на свет, лицо его было бледным и потным. Я еще подумала: какого черта потеет он, когда всю работу выполнила я? Мне было глубоко наплевать на мои или его чувства — я просто хотела, чтобы эта штука поскорее вышла из меня.

Когда ребенок наконец полностью вышел, мне было ужасно больно, но в то же время так здорово. Сквозь заливавший мои глаза пот я видела Выродка, держащего малыша подальше от себя, на вытянутых руках, точно так же он держал мои тряпки после месячных. Блин, он не соображал, что делать дальше! А ребенок еще не закричал.

— Вы должны вытереть ребенку лицо и положить его мне на живот.

Я закрыла глаза и позволила своей голове склониться на бок.

Едва слышное хныканье превратилось в по-настоящему звонкие вопли, и мои глаза тут же распахнулись. Господи, это был совершенно бесподобный звук! Это было первое живое существо, голос которого я услышала за последние десять месяцев, не считая Выродка, и я расплакалась. Я протянула руки, и он быстро передал мне ребенка с заметным облегчением на лице из-за того, что удалось освободиться от ответственности.

Девочка. Я даже не подумала об этом спрашивать. Липкая, мокрая, сморщенная девочка, вся в крови. Я никогда не видела ничего более красивого.

— Привет, моя хорошая, добро пожаловать в этот мир! — сказала я. — Я люблю тебя, — прошептала я в маленький лобик и нежно поцеловала его.

Я подняла глаза и увидела, что он смотрит на нас. Он уже не выглядел испуганным, он был раздражен. Потом он развернулся и выскочил из хижины.

Вскоре вышло и детское место. Я попыталась отползти с промокшего пятна повыше, но уже и так упиралась в стену, а когда я хотела сдвинуться в сторону, каждое движение вызывало острую боль. Так я и лежала в этом липком месиве, изможденная, с ребенком на животе. Нужно было обрезать пуповину. Если он в ближайшее время не вернется, придется попробовать перекусить ее.

Пока я его ждала, я осмотрела девочку и пересчитала ей все пальчики на руках и ногах. Она была такой маленькой и хрупкой, и хотя ее волосики были на удивление мягкими и шелковистыми, они все-таки были темными, как у меня. Один раз она было захныкала, но я большим пальцем погладила ее по щеке, и она тут же затихла.

Выродок вернулся минут через пять, и пока он шел ко мне, я с радостью отметила, что он больше не выглядит раздраженным, просто безучастным. Потом я оторвала взгляд от его лица и увидела в руках у него охотничий нож.

Но его равнодушие сменилось ужасом, когда он увидел все это месиво у меня между ног.

— Я должен перерезать пуповину, — сказал он.

Но при этом не сдвинулся с места.

Я медленно протянула свободную руку, и он так же медленно вложил в нее нож.

Я передвинула ребенка и перерезала пуповину. Как только я сделала это, девочка пискнула, и этот звук вывел его из оцепенения. Он стремительно схватил меня за запястье и вывернул его так, что нож выпал на пол.

— Я собиралась его отдать!

Он поднял нож и склонился надо мной. Я схватила ребенка и попыталась отползти по кровати. Он замер. Я тоже. Продолжая смотреть мне в глаза, он медленно вытер нож о край полотенца. Потом поднес лезвие к свету и удовлетворенно кивнул, после чего направился в кухню.