Николас Конде - В глухих лесах

Кэрол подписала еще дюжину книг, когда, подняв глаза, неожиданно увидела не маленького ребенка, а высокого мужчину с суровым лицом, который смотрел на нее напряженным взглядом.

В нем было что-то неуловимо пугающее. Хотя взрослые часто приходили, чтобы получить автограф для детей и внуков, но уже в том, как он как-то по-особенному решительно стоял напротив, Кэрол почувствовала, что его просьба не будет простой и доброй. Посетитель был одет в плащ из серой саржи, выглядевший слишком теплым для ранней осени, и жемчужно-серую шляпу, чуть сдвинутую на лоб, отчего глаз почти не было видно. Он не сразу протянул ей книгу, которую крепко прижимал к себе, почти спрятав в больших ладонях, продолжая смотреть на нее.

«Такое впечатление, что он пытается сравнить меня с портретом в книжке», — подумала Кэрол.

Знал ли он ее? У нее самой шевельнулось смутное чувство, что она его где-то недавно видела: то ли в ресторане, то ли в переполненном автобусе.

Секунды две она пристально смотрела ему в глаза, принимая вызов. Нет, теперь она была абсолютно уверена в том, что никогда его не видела. Но, только задержав взгляд, она представила, как можно было бы нарисовать это лицо под мягкими полями шляпы.

Тонкие черты, высокие скулы, придававшие ему аскетический вид, хотя большой нос, широкий рот и глубокая ямка на подбородке делали бы его угрюмым и неприятным, если бы не были так четко очерчены. Как бы внушительно он ни выглядел, общее впечатление сглаживалось за счет теплых карих глаз незнакомца, в уголках которых залегли глубокие морщины, свидетельствующие о долговременном пребывании на солнце. Было трудно определить его возраст — Кэрол дала ему чуть больше пятидесяти. Манера одеваться говорила о том, что мужчина не молод, однако то, как плащ сидел на нем, а также прямая осанка свидетельствовали о силе и энергии. Он выглядел как стареющий хозяин ранчо или лесоруб, надевший городской костюм.

Не желая больше продолжать эту дуэль взглядов, Кэрол протянула руку за книгой.

— Могу ли я надписать ее для вас?

Он подал книгу.

— Спасибо, мисс Уоррен, будьте так добры.

Она обратила внимание на его речь — речь джентльмена. И голос — твердый и низкий, но хорошо поставленный — голос человека, привыкшего контролировать свою силу.

— И как мне ее подписать? — спросила Кэрол, открывая книгу.

Он скептически посмотрел на нее, словно бы думал, что она должна знать, чего он хочет.

Затем произнес:

— Напишите, пожалуйста, «На память Сьюзан», через «з».

В другое время Кэрол могла бы поинтересоваться, не приходится ли ему Сьюзан внучкой, или вытянула бы из него некоторые факты, чтобы посвятить надпись лично Сьюзан. Но взгляд мужчины говорил о каком-то глубоком волнении, которое скрывалось за невинной просьбой, и неожиданно Кэрол захотелось, чтобы эта встреча побыстрее закончилась.

«На память Сьюзан, — написала она своим обычным почерком. — С наилучшими пожеланиями, Кэрол Уоррен».

Она быстро сунула книгу незнакомцу и лишь слегка улыбнулась, прежде чем повернуться к малышу, который был следующим в очереди и теребил ее за руку.

— Привет, как тебя зовут?

Надписывая следующую книгу, Кэрол заметила, что темный плащ пропал из ее поля зрения, и не могла противиться желанию осмотреться, чтобы удостовериться, что посетитель ушел. В проходе между местом, где она сидела, и дверью никого не было.

Через некоторое время после его ухода, когда очередь рассеялась, Кэрол поймала себя на том, что мысленно возвращается к незнакомцу. Но все шло своим чередом, и перед ее глазами прошло столько лиц, что даже самые необычные из них не остались в ее памяти. Человек в шляпе был теперь одним из тех, кто решил купить книгу, достаточно странный, чтобы на короткое время произвести впечатление, но не из тех, кого бы она хотела встретить снова.

Кэрол пришла домой чуть позже шести. Как только она вошла в квартиру, то сразу же сбросила туфли и направилась на кухню; достала из холодильника недопитую бутылку белого вина и налила себе стаканчик. Потом она отнесла бутылку в гостиную, настроила радио и откинулась на кушетку.

Довольная результатами дня — количество проданных книг составило сто двадцать восемь экземпляров, — она ощущала праздник в душе. На секунду Кэрол подумала, не была ли она слишком своенравна, уже во второй раз отклонив приглашение владельца книжного магазина пообедать с ним.

«Это могло бы стать приятным завершением дня», — подумала Кэрол, но, растянувшись на кушетке, сразу изменила свое мнение. Она провела достаточно времени с этим славным, но сдержанным молодым человеком, чтобы знать, что свидание ни к чему не приведет. Еще один бесполезный вечер, приятный разговор ни о чем, робкая попытка сближения, которая закончится тем, что он попросит ее о следующем свидании, и она откажется под удобным предлогом. Боже, сколько раз она это проходила…

Потягивая вино, Кэрол вспоминала период после их разрыва с Ричардом, когда она сделала решающее усилие, чтобы не стать затворницей: пойти на свидание, принять приглашение на обед от друзей, даже если она будет сидеть рядом с «наиболее перспективным холостяком». Ничто из этого не сработало. Трудно ли было с ней общаться? Нет, не было ничего удивительного в том, что после двух с половиной лет совместной жизни с Ричардом Колдвеллом Кэрол сравнивала его с другими, и сравнение было не в пользу последних. Ричард был не только хорош собой, но и остроумен, заботлив и нежен. Он разделял ее простые вкусы: лирика Коул Портер, плавание на корабле, живопись Эдварда Хоппера. Она так его любила, что до сих пор задавалась вопросом: по чьей вине они расстались — его (как она думала раньше) или ее? Два с половиной года они жили вместе, в их интимных отношениях царила гармония, но потом Ричард решил, что им не хватает изюминки. Он захотел попробовать «игрушки», как он их называл: вибратор, щипчики, наручники. Некоторое время она терпела все это, но затем произошел бурный разговор, когда в один из уик-эндов в Вермонте он достал из чемодана свое новое приобретение — шары «бен-ва». Едва начав слушать лекцию о приятном использовании двух маленьких блестящих металлических шариков, она взорвалась от возмущения. И долго еще после этого она злилась на то, что он пытался оказать на нее давление.

— Не будь такой ханжой, — сказал он. — Это совсем не больно. Все это для того, чтобы тебе было хорошо.

Но ей не было хорошо. И то, что он назвал ее ханжой, — было «просто грязно», как сказала она ему. Она всего лишь не была готова к тому, чтобы участвовать в его порнографических фантазиях, — быть второстепенным сексуальным предметом, как какая-нибудь послушная водителю спортивная машина.