Дмитрий Сафонов - Роман с демоном

— В архиве? — наконец переспросил он. — Что за надобность?

Архив института располагался в подвале главного корпуса. Доступ к нему никогда не был свободным: слишком много там хранилось документов, не подлежащих широкой огласке.

— Я хочу поработать с материалами уголовного дела одной из пациенток, — уклончиво отвечала Анна.

— Какой именно?

— Елизаветы Паниной.

Покровский смешно почмокал губами.

— А-а-а, «безумная Лиза»? Чем же она вас так заинтересовала?

— Да так… — стараясь говорить как можно беспечнее, сказала Вяземская. — Появились кое-какие вопросы.

Покровский осторожно взял Анну за локоть.

— Голубушка! Мой вам совет — больше занимайтесь практическими делами. С Паниной как раз все более или менее ясно. За шесть лет пребывания в клинике ее случай достаточно хорошо изучен. Найдете вы ответы на свои вопросы или нет — большого значения это не имеет. Она все равно останется здесь. До самого конца.

— И все-таки, Валентин Власович… — Вяземская просительно заглянула профессору в глаза.

Старик не мог устоять перед молодой красивой женщиной.

— Ну конечно, конечно, дитя мое, — он потешно замахал руками. — Любопытство — страшное искушение. Самый лучший способ борьбы с искушением — это поддаться ему. По себе знаю — я ведь тоже когда-то был молодым. — Покровский расправил плечи и горделиво задрал подбородок. — И красивым, — многозначительно добавил он после паузы.

— Профессор! Полагаю, что прошедшее время здесь неуместно, — польстила Анна. — На мой взгляд, вы — мужчина в полном расцвете сил.

Покровский радостно улыбнулся. В этот момент он был похож на ребенка, получившего долгожданный новогодний подарок.

— Знаю, что преувеличиваете, но как приятно! Напишите заявку, я завизирую. Но только, — он снова стал серьезным и строгим. — Прошу вас, не забывайте: копание в прошлом иногда бывает опасным.

— Я учту, — кивнула Анна. — Спасибо, Валентин Власович!

Через полчаса Вяземская вошла в помещение архива. Архивариус, тщедушный старичок с трогательным венчиком седых волос и стальными глазами средневекового инквизитора, изучил заявку и через несколько минут принес серую картонную папку. Анна устроилась за свободным столом, положила рядом блокнот и ручку и открыла дело Паниной.

Пожелтевшие страницы загадочно шелестели. Они словно намекали, что хранят некую тайну, но раскрывать ее не торопились.

Анна углубилась в работу.

Конвоир отвел Рудакова в кабинет Рюмина, на четвертый этаж правого крыла здания. С самого начала Михаилу показалось, что капитан настроен более приветливо и благодушно, нежели вчера. Конечно, он не улыбался и не бросился навстречу с распростертыми объятиями, но, по крайней мере, в его движениях не было той мягкой кошачьей агрессии, что сквозила накануне.

— Присаживайтесь, Михаил Наумович! — сказал Рюмин и показал на стул.

Рудаков примостился на самом краешке и начал беспокойно ерзать.

— Контролер передал, что вы хотите что-то сообщить, — Рюмин призывно кивнул. — Прошу вас, не стесняйтесь. Или опять потребуете адвоката?

Увидев, что Рудаков колеблется, капитан добавил:

— Беседа неофициальная, без протокола. Можете убедиться — я не прячу диктофон и не собираюсь играть в грязные игры. Все честно.

В этом Михаил был почти уверен. Несмотря на скверный характер, Рюмин был достаточно прямолинеен: такие, как он, не ищут окольных путей — действуют решительно и в лоб.

Рудаков отбросил сомнения и заявил:

— Я могу объяснить, откуда взялся мой отпечаток на зеркале.

Капитан удивленно поднял брови; выражение его лица говорило: «Так почему же вы молчали об этом раньше?».

Михаил занервничал:

— Выслушайте меня, только прошу — не перебивайте! Иначе…

— Да, конечно, я понимаю, — согласился Рюмин. — Итак…

Рудаков достал платок, вытер слезившиеся глаза и потный затылок.

— На прошлой неделе я ездил в Европу. Лондон, Париж… Рутина. Обычная командировка — хотел посмотреть новые ткани, модели, аксессуары и так далее.

Рюмин молча кивнул: действительно, что может быть банальнее, чем командировка в Лондон и Париж?

— Все знали, что я вернусь в субботу вечером. Но это не так. Уже в пятницу я был в Москве. А все — из-за нее… — Михаил с тоской уставился в пустоту и тяжело вздохнул. — Конечно, наш роман с Ингрид ни для кого не был секретом. Кроме моей жены, я надеюсь…

Рюмин состроил недоверчивую гримасу, но, верный данному обещанию, не сказал ни слова.

— Понимаете, я не могу с ней развестись, — пояснил Рудаков. — Основные фонды, имущество, даже моя машина, — все записано на жену. Если что-то случится, я уйду от нее голым… Ну, вы понимаете…

— Еще как понимаю, Михаил Наумович, — поддакнул капитан. — В свое время я был рад, что благоверная не стала претендовать на мои дырявые носки. Впрочем, это к делу не относится. Давайте перейдем к вечеру пятницы.

— Да… — Рудаков снова замер, будто прокручивал картину перед глазами. — В пятницу я прилетел в Москву и сразу же, из аэропорта, позвонил Ингрид. Ее мобильный был отключен. Это могло означать только одно — она была с другим мужчиной. В последний месяц у нас как-то не ладилось, но одно дело — подозревать и совсем другое — знать. Я схватил такси и помчался к ней на квартиру…

— Было это?.. — вставил капитан.

— Около… около восьми вечера. Да, пожалуй. Я приехал на Тимирязевскую и позвонил. Никто не ответил. Тогда я открыл дверь своим ключом и вошел. В квартире было пусто. Я подождал полчаса, а потом спустился вниз. Знаете, там есть такая забегаловка? «Брюссель»?

— Знаю.

— Так вот. Я решил, что перед серьезным разговором необходимо выпить. Ну, и…

— Увлеклись? — подсказал Рюмин.

— Увлекся — это мягко сказано. «Брюссель» закрывается в одиннадцать, к тому времени я был пьян, как свинья. Да к тому же… — Рудаков выразительно похлопал себя по груди, где обычно висел цилиндрик с порошком.

— Понимаю, — неодобрительно обронил капитан.

— Я проснулся в скверике перед ее подъездом. Была уже глубокая ночь. Я сидел в какой-то песочнице, совершенно разбитый и, простите за подробность, с заблеванными ботинками. Но я все равно хотел выяснить все до конца.

Рюмин развел руками — ну конечно! А как же иначе?

— Я поднялся в квартиру. Дверь была незаперта. Я вошел и увидел… — Михаил сделал глотательное движение и оглядел кабинет в поисках воды.

Рюмин достал из сейфа поллитровую бутылочку негазированной «Бонаквы» и протянул Рудакову.

— Спасибо! — поблагодарил Михаил. Сделал несколько торопливых глотков, утер губы ладонью. — Я увидел… ее. Она была еще теплой, и ее кровь, дымясь, остывала у меня на руках. Это было ужасно. Если бы у меня оставались силы, я бы кричал. Но сил не нашлось. Помню, я поплелся в ванную и хорошенько забил ноздри. Не знаю, почему, но я всегда это делаю перед зеркалом. Наверное, в этом есть элемент глупой бравады и… стыда, что ли? Я по привычке выдавил собственному отражению левый глаз и только тут заметил, что все руки у меня в крови. Я умылся. Сделал все тщательно, чтобы не оставлять следов, а про отпечаток на зеркале… — Рудаков пожал плечами. — Просто забыл. Вот и все.