Артур Ли Аллен - Человеческое

– Не делай этого больше… Я не хочу тебя потерять, – о господи, что я несу?! Неужели я верю, что это поможет? Насколько длинная борода у этой фразы? Я жалок – мне нечего сказать жене-самоубийце… Я лишь сухо подытожил – Все наладится…

Вера брезгливо перевернулась на бок, выставив передо мной свою давно уже не женственную спину. Она так и не сказала мне ни слова. Она так и не посмотрела мне в глаза. Через неделю её выписали, назначили пить кучу разных таблеток, антидепрессантов, вручили направление к психологу, которое она, как ни странно, проигнорировала. Таблетки вроде ей помогали, иногда она даже улыбалась. Не знаю, искренней ли была улыбка, или это все действие лекарств, но я надеялся, что пилюли помогут ей. Я ошибался.

Как-то я вернулся домой после работы. Был почти трезвый, после Вериной выходки я старался пить меньше, насколько у меня это получалось. Жена лежала в кровати. От этой химии она стала сонной. Я понимал это, поэтому решил её не беспокоить. Пошел на кухню добивать водкой остаток дня. Прошло несколько часов. В квартире по-прежнему было подозрительно тихо. Я пошел проведать жену, она лежала в том же положении – на боку – отвернувшись к окну. Я обошел кровать и увидел её неестественно бледное лицо, бледные, бескровные губы. Я пощупал пульс на шее. Тишина… Что она с собой сотворила на этот раз? Я отбросил одеяло. Руки по-прежнему были закутаны в белоснежные бинты без пятнышка крови. Потом я выдвинул ящик тумбочки, что стояла у кровати, там жена хранила таблетки. Все баночки оказались пустыми. Она проглотила все таблетки, что у неё были, без разбора. Дура… Я позвонил в скорую помощь. В этот раз я был достаточно трезвым, чтобы набрать номер с первого раза. Все повторилось снова. Только в этот раз не было смысла ехать за ней, покупать апельсины, которые она очень любила, сидеть у кушетки и ждать, когда она откроет глаза. Теперь не нужно было придумывать, что сказать, чтобы убедить её не убивать себя, не нужно было с утра пережаривать картофель (быть может, я это делал специально) и покупать палку вареной колбасы. Она умерла. Быть может, она была еще жива, когда я пришел домой. Быть может, мне стоило сказать ей привет и дождаться ответа. Быть может, я пил на кухне водку и ждал, когда она умрет…

В этот раз на похоронах было на одного человека меньше. Грустно. Прошло полгода со смерти моего сына. Противная осень сменилась мерзкой весной. Могил на кладбище прибавилось. Ее положили в деревянный гроб и опустили в подготовленную яму. Хм, как предсказуемо. Теперь она лежала в двадцати метрах от сына. Их разделяли четыре ряда человеческих тел. И только я во всей это процессии, пожалуй, изменился. За полгода гравитация меня нещадно потрепала. Я так и чувствовал, как кожа сползает с моего лица, так же незаметно, как сближаются материки и так же быстро.

И вот я остался один. Что может быть хуже? Я бы не расстроился, если бы мне было десять лет, двадцать лет, двадцать пять. Даже в тридцать лет все еще можно изменить. Но пятьдесят… За полгода я превратился из прилежного офицера полиции в заблудшего алкоголика. Я перестал ходить на работу, редко мылся, ел от случая к случаю. Питался в основном хычинами и чебуреками за тридцать пять рублей. Общался с местными алкашами, которые обосновались неподалеку от моего дома. В основном неплохие ребята. Они меня понимают.

Позвонили с работы, сказали, что уволили меня, просили прийти и сдать удостоверение и табельное оружие. Я это требование, конечно, проигнорировал. Сдать свой пистолет? Они, верно, смеются надо мной. У человека умер сын и жена, а вы просите отдать пистолет? Возможно, это мой единственный шанс быстро и безболезненно уйти из жизни. А что, нужно же поставить точку в этой «счастливой» истории. Я решил, что лучше пущу себе пулю в голову, чем отдам пистолет. В общем, когда они сами пришли ко мне домой, чтобы забрать оружие, я сказал, что потерял его. Мне можно было поверить, вряд ли они тогда узнали своего бывшего коллегу – весь в лохмотьях, грязный и вонючий. Они решили все-таки проверить. Зашли в пустую квартиру, от многого я избавился – алкоголь нужнее. Конечно, они ничего не нашли, я его спрятал. В бочке унитаза думаете? Нет. Там они проверили в первую очередь. Когда они ушли, я достал пистолет из упаковки с пельменями, что лежали в морозилке. Теперь у меня было все что нужно: пистолет и восемь патронов. Хотя для самоубийства мне понадобился бы всего один. Несколько раз я почти решался и приставлял пистолет к голове. Но спустить курок так и не осмелился. И как это получилось у моей жены? Как можно взять нож и начать резать свою плоть? Я ничтожество. Я даже не способен на самоубийство… Говорят, что самое простое это убить себя, таким образом уйти от всех жизненных проблем. Жить сложнее. Но почему я тогда не могу спустить этот чертов курок? Преодолеть указательным пальцем всего пару сантиметров. Два сантиметра… Для меня это бесконечно длинный путь. Я вернул пистолет в морозилку – быть может, ему там и место.

Два месяца назад у меня закончились все деньги. В квартире за неуплату отключили свет и воду. Я не мылся почти два месяца. Хотя меня это не особо волновало. Я превратился в настоящего бомжа – шарил по помойкам, в поисках еды, одежды и чего-нибудь ценного. Иногда мне везло, я находил недоеденную пиццу или чуть заплесневелый хлеб. Но поисками еды я занимался редко, когда мне становилось совсем худо – когда руки начинали трястись без повода, туманился разум, и я периодически терял сознание. Но главное в жизни, точнее в существовании, было найти деньги на алкоголь и напиваться до того, пока не свалишься в беспамятстве, неважно где, главное забыться. День прошел – и ладно. Потом я приноровился зарабатывать деньги в метро, попрошайничая в переходах между станциями. Людей там было много, и я прекрасно помнил, как раньше проходил мимо таких бедолаг и ссыпал всю мелочь. Как же я ненавидел мелочь тогда. Но как же я обожаю мелочь сейчас. К концу дня выходила неплохая сумма. Хватало примерно на литровую бутылку водки, которую я глушил в тот же вечер. Этого достаточно чтобы забыться и спокойно уснуть. Обычно – в квартире на голом полу, не доползая до кровати. Часто – в коридоре, на кухне. Один раз я сел посрать на унитаз, но, так и не закончив начатое, уснул и просидел на нем всю ночь. Когда я очнулся, то просто встал с унитаза, надел штаны и пошел в метро на «работу». Подмываться? Не получится, воды же нет. И на туалетную бумагу тратиться я не собирался – лишние расходы. Тем более за ночь все засохло и по пути в метро само постепенно отвалилось и выпало через штанину.

Было очень жаркое лето, я постоянно потел, поэтому вся моя одежда засалилась и покрылась солевыми разводами. От меня невыносимо воняло как от куска говна. Но если честно – я свыкся с запахом. А прохожие нет. Шло время, мелочи кидали все меньше. Их можно понять, ведь подойти ко мне было практически не возможно. Теперь люди не жалели меня, а, скорее всего, презирали. А за что им платить мне? За испорченное настроение на весь оставшийся день из-за моего «ошеломительного» запаха? Меня стали чаще выгонять из метро. Потом стали узнавать на каждой станции и останавливать до того, как я успевал проскользнуть к эскалатору. Теперь я мог заниматься попрошайничеством только на улице. Я начал курить. И почему я не делал этого раньше? Сигареты тоже помогают расслабиться. Но вместе с алкоголем получается не лучшее сочетание. Я стал просыпаться в луже собственной блевотины. Хотя в моей рвоте не было ничего отвратительно, я почти не ел, поэтому вытекали только остатки переваренного алкоголя. Лужу можно было не вытирать. Когда я возвращался домой, вся рвота высыхала, оставляя после себя тонкую корку на полу. Наступала осень, на улице становилось все холоднее. В моей квартире не было отопления, но была водка – это лучше.