Поппи Брайт - Ты мерзок в эту ночь? (ЛП)

В «Раненом Олене» телевизор отсутствовал. Зрелища здесь были второстепенны — лучшее, что осталось в том мертворожденном золотом теленке, которого являл из себя иной Голливуд. Главным был звук, фунты и фунты которого толкались в барабанные перепонки, расцвечивали мозг, отчего даже кожа начинала казаться нежной и избитой, если терпеть достаточно долго. За головной болью открывалась трансцендентность.

Из музыки в «Олене» играли по большей части психо-индастриал, Skinny Puppy, Einstürzende Neubaten и Ministry, The Butthole Surfers, Nine Inch Nails и My Bloody Valentine. Названия групп нравились Джастину больше, чем сама музыка. Синатру они ставили ближе к закрытию, когда хотели выгнать посетителей.

Но именно «Олень» был пристанищем по-настоящему красивых парней, отпадных мальчиков, которые могли позволить себе обрить полголовы, а оставшиеся волосы выкрасить в кромешный черный или зловещий фиолетовый, или оставить их длинными и грязными, или делать на лице по двадцать проколов. Они проскальзывали в двери, затянутые в кожу и откровенную сетку, бряцали кольцами и цепями, будто вместо них были драгоценности и горностай. Они снисходили до одного презрительного взгляда на толпу и больше ни на кого не смотрели. Желающие их внимания делали на него ставки: выпивка по двойной цене, комплименты, достаточно сомнительные, чтобы звучать круто. И ни в коем случае никаких улыбок.

Как правило, желающих отвергали без лишних сомнений и пауз. Но если в этих подведенных черным, ледяной красоты глазах вспыхивала хоть искорка интереса — какая грязная фантазия! Какая экзотическая страсть! Какие восхитительные потроха!

Из «Оленя» он в разные ночи увез домой четырех парней. Они все еще были в его квартире — их органы, аккуратно завернутые в целлофановую пленку у него в морозильнике, кисти их рук, спрятанные в доступном месте под матрасом, их черепа, уютно устроившиеся в коробке в шкафу. Теперь Джастин улыбался им, как хотел, и они ухмылялись ему в ответ. Им приходилось. Он выварил их до кости, и все черепа ухмылялись от радости, которую им доставило избавление от оков бренной плоти.

Но черепов, мумифицированных рук и соленых ломтиков мяса было уже недостаточно. Он хотел сохранить лицо, волнующий пульс в груди и внутренностях, сладостную скользкость во рту и прямой кишке. Хотел обхватить ртом член, в который не приходилось бы с другой стороны засовывать палец, чтобы он затвердел, как в какую-то иссохшую куклу. Хотел завести себе мальчика, а не безликий набор разрозненных частей. И хотел, чтобы этот мальчик улыбался ему, улыбался для него, только для него.

Джастин оторвал взор от водоворота в своем марсианине и взглянул на дверь. В нее как раз заходил самый прекрасный мальчик, которого он когда-либо видел. И он улыбался: большой, солнечной, непосредственной и совершенно бесхитростной улыбкой.

Суко положил голову на плечо высокого блондина и выглянул из окна такси. Перед ними раскинулась конфетная панорама Западного Голливуда — размазанный по горячему асфальту неон, ковбои в марабу и стразовые драг-королевы позируют в свете проезжающих фар. Такси повернуло за угол, разделяя толпу, как река, уносящая Суко к любым берегам удивительных наслаждений, которые еще ждали его в эту ночь.

— Говоришь, откуда ты родом? — спросил мужчина. Пока Суко отвечал, нежные пальцы делали нечто возбуждающее с изнанкой его бедра, видневшегося сквозь драные черные джинсы. В голосе блондина, лишенном акцента, практически отсутствовали интонации.

Конечно же, никто в Эл-Эй не говорил с акцентом. Все были родом из других мест, но старались это как-нибудь скрыть, будто выскользнули из чрева лишь затем, чтобы отведать минералки с отдушкой и суши в Мелроуз. Но людей, которые разговаривали, как этот мужчина, Суко прежде не встречал. Его голос был мягким и низким, почти монотонным. На Суко он действовал расслабляюще; любой вид покоя действовал на него расслабляюще после циркового гвалта Патпонга и Западного Голливуда, которые, невзирая на расстояние величиной в полмира, были выкроены из одной кричаще яркой материи. Города ангелов — да уж, конечно . Падших ангелов.

Машина затормозила перед обветшалым квартирным зданием, которое выглядело так, будто было спроектировано по модели картонной коробки в далекие пятидесятые. Мужчина — Джастин , вспомнил Суко, его звали Джастин — заплатил таксисту, но чаевых не оставил. Такси сорвалось с обочины, грубо взвизгнув шинами по растрескавшемуся асфальту. Джастин отступил и наткнулся на Суко.

— Прости.

— Эй, никаких проблем, — вышло все еще невнятно — язык по привычке норовил отбарабанить маи пен раи — но Суко справился со всеми слогами. Джастин улыбнулся, впервые после того как представился. Его длинные тонкие пальцы сомкнулись на запястье Суко.

— Идем, — сказал он. — Удобнее заходить со двора.

Они повернули за угол здания, прошли под железной лестницей и миновали несколько мусорных баков, источавших отчетливый дух разложения. Суко споткнулся обо что-то мягкое. Глянул вниз, остановился и попятился, врезавшись в Джастина. Среди мусорных баков лежал молодой чернокожий парень — голова уперта в стену под болезненным углом, ноги широко раскинуты.

— Он мертв? — Суко стиснул в пальцах свой амулетик Будды. Дух покойного мог все еще витать в этом жутком переулке в поисках живых, которыми можно поживиться. При желании такие могли выпивать из людей души, высасывать через хребет, как ребенок — содовую через соломинку.

Но Джастин потряс головой.

— Просто пьян. Вон, видишь — рядом пустая бутылка.

— А выглядит мертвым.

Джастин легонько ткнул в бедро чернокожего носком ботинка. Через некоторое время мужчина зашевелился. Глаз не открыл, но дернул руками и широко разинул рот, всасывая воздух.

— Видишь? — Джастин потянул Суко за руку. — Пошли.

Они взобрались по железной лестнице и проникли в здание через пожарную дверь, которую подпирала расплющенная банка «Олд Милуоки», чтобы не закрылась. Джастин провел его по коридору, где царили только тени и грязь, остановился перед дверью, неотличимой от остальных, с номером 21, выбитым на табличке размером с куриное яйцо, и открыл сложный набор замков. Распахнув лишь узкую щелочку, втащил Суко внутрь, просочился следом и снова завозился с замками.

Суко сразу заметил запах. Поначалу лишь легкий отголосок, бледно-смуглым пальцем защекотавший в глотке, он перерос в волну, мощную и тошнотворную. Запах мусорных баков внизу, усиленный в сотню раз и перебиваемый другими оттенками — жареного масла, освежителя и чего-то химически едкого, от чего защипало в ноздрях. Это был запах гниения. И он заполнял квартиру.

Джастин заметил, как Суко морщит нос.