Майкл Слэйд - Охотник за головами

Виктория, Милостью Божьей Королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, защитница веры и прочая, и прочая

всем, кого касается нижеследующее, ОБЪЯВЛЯЕТ:

Поскольку 29 октября тысяча восемьсот девяносто пятого года в сорока милях к юго-востоку от Принс-Альберт на Северо-Западных территориях индейцем по имени Жан-Батист, известным также под именем Глас Всемогущего, был убит Кэмпбелл Колбрук, сержант Северо-Западной конной полиции; и поскольку для мира и спокойствия наших подданных крайне важно, чтобы это преступление не осталось безнаказанным, но чтобы виновные в нем были найдены и преданы суду; мы объявляем награду в пятьсот долларов тому или тем, кто представит любые сведения о местонахождении указанного лица.

В доказательство подлинности приложена Большая печать Канады в присутствии

нашего кузена и советника достопочтенного сэра Джона Кэмпбелла Гамильтона-Гордона, графа Абердина, барона Хэддо, Метлика, Тарвеса и Келли в Шотландии; виконта Гордона в Абердине в Англии; баронета Новой Шотландии; кавалера Большого креста нашего ордена Св. Михаила и пр.; генерал-губернатора Канады.

Дано в Доме правительства, в нашем городе Оттава, в двадцатый день апреля, в год Господа нашего тысяча восемьсот девяносто шестой, в пятьдесят девятый год нашего царствования за подписью

Чарльза Таппера,

государственного секретаря.

Приметы вышеуказанного индейца Жана-Батиста, или Гласа Всемогущего:

Около двадцати двух лет, рост пять футов десять дюймов, вес одиннадцать стонов, худощавый, с маленькими руками и ногами, черные волосы до плеч, большие темные глаза, широкий лоб, орлиный нос, шрам на левой щеке от рта до уха.

ШАМАНСКОЕ ОЗЕРО, АЛЬБЕРТА, 1897

Тело свисало с потолка вниз головой, прибитое гвоздями за ноги. Голова отсутствовала – на ее месте торчал белый позвонок, окруженный красным сплетением жил. То, что осталось от человека, еще было одето в алую куртку Северо-Западной конной полиции. Руки в рукавах, украшенных золотым галуном, бессильно свешивались вниз, к луже застывшей крови, такой же красной, как куртка. Кровь еще капала с кончиков пальцев мертвеца, но звук, с которым каждая капля разбивалась о поверхность кровавой лужи, заглушался несмолкающим, монотонным боем барабанов где-то наверху, доносящимся из чердачной двери.

Бум... бум... бум... бум...

Он внезапно проснулся.

Его мускулы ныли.

Его нервы были натянуты, как струна.

Под одеялом, которое Блейк подложил под голову, его рука потянулась к спусковому крючку старого "энфилда". Щелкнул затвор, но этот звук был приглушен складками грубой ткани. Блейк медленно вытянул руку с револьвером из теплого укрытия в холодную темноту и стал ждать. Молча. Прислушиваясь.

Бум... бум... бум...

Ночь была безлунной. На севере над скованным холодом пейзажем трепетало полярное сияние, посылая на землю свой зыбкий свет, который индейцы называли "танцем мертвых духов". Над головой Блейка черное, как чернила, небо, пронзали иглы бесчисленных звезд; на востоке робкими розовыми бликами играли первые лучи рассвета. Было шесть часов утра.

Пока Блейк спал, арктический ветер засыпал долину еще одним слоем свежего снега. Снегопад уже кончился, и теперь все вокруг застыло в сонном оцепенении, зажатое в ледяные тиски мороза.

Бум... бум... бум... бум... бум...

Блейк находился в четырехстах пятидесяти футах к западу от Шаманского озера. Там, укрывшись под кронами нескольких сосен, он напряженно вслушивался в тишину. Воздух и замерзшая земля – все молчало, но чутье Блейка подсказывало ему, что поблизости кто-то есть.

Медленно, сжимая в руке "энфилд", он поднялся с земли.

Уилфред Блейк был высоким человеком с суровыми немигающими глазами. Одет он был, согласно правилам, в черную теплую куртку из кожи бизона. Хотя ему было уже под шестьдесят, годы битв и лишений, казалось, не ослабили его силы, заметной во всем – в плечах, в груди, в прямой, как ружейный ствол, спине.

Уилфред Блейк не был безрассудным. Он выжил во всех колониальных войнах Англии за свою двадцатилетнюю службу только благодаря осторожности, которую подсказывал ему инстинкт.

В 1857 году он служил в Индии в Шотландском полку и во время Сипайского мятежа оказался в Канпуре [1]. Там ему пришлось засыпать под крики солдат, с которых заживо сдирали кожу; он видел колодец возле Бибигара, заполненный расчлененными трупами британских женщин и детей. Память об этом наполняла его во время взятия Лакхнау, где он, с ног до головы забрызганный кровью, без устали орудовал штыком и не брал пленных.

Пятнадцать лет спустя он был с Черной стражей в Африке; сам виконт Гарнет Уолсли направил его в Ашанти. В 1825 г. африканцы убили сэра Чарльза Макарти, опрометчиво проникшего в Ашанти, и с тех пор каждый год проносили его череп по улицам Кумаси [2]. В 1872 г. Лондон приказал Уолсли покончить с этим. Только благодаря инстинкту Блейк выжил в битве при Армоафо, когда на его взвод волна за волной накатывались атакующие африканцы и он кричал своим «цельтесь ниже», по мере того, как перед ними нагромождались груды трупов ашантийских воинов. После этого он нашел череп Макарти и получил крест Виктории.

Так, за долгие годы, он усвоил главный солдатский урок: только смекалка в сочетании с инстинктом позволят тебе выжить.

Инстинкт управлял им и сейчас.

Блейк прислушался. Над снежными пиками на востоке вставал рассвет. "Энфилд" покрылся инеем; руки, державшие его, начали коченеть.

Бум... бум...

Серые воды озера бились о кромку льда, отделявшую их от берега.

Бум... бум...

Где-то вдалеке заухала сова.

Бум... бум...

Временами по кронам сосен пробегал порыв ветра, заставляя их заговорщически шептаться.

И больше не звука.

Бум... бум...

Блейк слышал только биение пульса в висках.

Он проснулся от того же кошмара, что преследовал его уже давно, и именно от этого так сильно стучал сейчас его пульс. Теперь, сидя на корточках и вслушиваясь в тишину, он пытался понять, что в этом кошмаре беспокоило его больше всего.

Бум... бум... бум... бум...

Нет, это не монотонный бой барабанов. Это были пулевые и ножевые следы на стенах той комнаты, что снилась ему вот уже почти тридцать лет. Стены без окон; дверь, закрытая на засов; бревна вдоль стен с корой, все еще свисающей с них, как полоски кожи, – все это оставалось неизменным.