Т. Паркер - Красный свет

– Да. Оставайся на месте.

И, пристально глядя на него, она пошла к двери.

Майк стоял как вкопанный, словно в изумлении, только теперь осознав, что сделал. По его красному лицу покатились крупные слезы, и уголки рта загнулись вниз, как у древнегреческой трагической маски.

– Мерси, прости меня. Я очень люблю тебя. Не уходи. Не исчезай и ты.

Она двинулась к машине быстрыми, мелкими шагами, потому что бежать означало бы выказать страх. В одной руке Мерси держала ключи, другую положила на рукоятку пистолета. Перед тем как сесть в машину, взглянула на заднее сиденье. Потом завела мощный мотор. Увидела Майка, появившегося в дверном проеме, затем в зеркале заднего обзора летящую веером грязь, когда «импала» с ревом рванула с места.

Мерси остановилась у магазина в Ориндже, чтобы купить бутерброд и дневные газеты. Ее руки все еще дрожали, когда она опускала монеты в прорези автоматов. Сердце колотилось часто, неровно и словно бы вхолостую. Во рту ощущался дурной привкус. Какой-то бродяга попросил у Мерси денег, и ей захотелось садануть его пистолетом.

Она позвонила в управление Саморре, ей требовалось поговорить с ним, но он все еще был в больнице.

Мерси снова села в машину, поехала в дальний угол почти пустой стоянки и там расплакалась. Дала себе ровно минуту, потом остановила слезы глубоким, прерывистым вздохом. «Трусливый гад, – подумала она. – У него не хватит мужества убить кого-либо».

И теперь она получила от него признание в убийстве. Пьяное, но все-таки признание. Его можно использовать для получения ордера на обыск и как улику в суде. Или просто допустить, что это было сказано в гневе, имело противоположный смысл.

Мерси понимала, что Майк не убивал Обри Уиттакер, однако, возможно, делал с ней почти все остальное.

Она вышла из машины, немного побродила и снова села за руль. Достала книжку с расписанием встреч и посмотрела, что ей предстоит до конца дня. Хотя любовник, возможно, изменял ей с проституткой, потом признался в ее убийстве, ее ждали кой-какие приятные дела.

Например, встреча с психиатром Сидом Боттсом – его имя Мерси нашла в записной книжке-календаре Обри Уиттакер – видимо, предпоследним человеком, видевшим ее живой. А в половине третьего – с наставником бессемейных христиан ньюпортской маранатской церкви Лансом Спартасом, одним из двух клиентов Обри, которые значились в федеральной регистратуре владельцев огнестрельного оружия. У него был автоматический сорокапятикалиберный «смит-вессон», купленный три месяца назад. В пять часов – с Бобом дель Виджо, владельцем строительной компании, политическим донором, клиентом Обри Уиттакер.

И еще бутерброд – кусок индейки с черным хлебом, лежавший на сиденье нетронутым. «Соберись с духом, женщина» Мерси позвонила в больницу, но Саморра только что ушел.

Убийство Обри Уиттакер освещалось на первых страницах местных газет – «Таймс», «Реджистер» и «Джорнал». Пока никто из репортеров не раскопал ничего неизвестного ей. Все три газеты называли Обри «профессиональной спутницей». Ни одна не упоминала «Эпикур сервис».

Мерси сложила газеты, бросила их на заднее сиденье и посмотрела в ветровое стекло на чернеющее небо.

Боттс оказался толстым, неряшливым, с клочковатой козлиной бородкой и румяными щеками. Его очки для чтения свисали на шнурке с шеи. Белая рубашка не выглядела ни чистой, ни глаженой. Вельветовый пиджак плотно облегал брюшко, но приподнимался над плечами. Рукопожатие его было сердечным. У Мерси возникло желание найти ближайшую кушетку, плюхнуться на нее и рассказать все о Майке Макнелли.

Здание это находилось в Санта-Ане, в дальнем от управления полиции конце города. Мерси шагнула из приемной, где не было медсестры, в консультационный кабинет: там были кушетка и кресло, письменный стол с настольной лампой, четыре книжные полки и два светильника. Окна задернуты шторами.

– Я читал сегодня газету, – сказал Боттс. – Очень огорчился, хоть вы и сообщили мне по телефону о ее гибели.

Психиатр сел за стол, Мерси выбрала кушетку. Он смотрел, как она достает синюю записную книжку.

– Я, как и говорил по телефону, не стану выдавать личных секретов Обри. Могу рассказать о ней только в общих чертах. Но если я в силах помочь вам найти убийцу, то постараюсь. Мне это кажется гуманным.

– Доктор, Обри Уиттакер была проституткой. Полагаю, вы знаете это.

– Да.

– Подозреваемых у нас пока нет. У меня есть копия ее маленькой черной записной книжки, там много фамилий и дат. Очень много. Одно лишь существование этой книжки может представлять мотив для убийства. Мне нужно сократить этот список, выйти на конкретного человека.

– Что вы хотите узнать?

– Виделась ли она с кем-либо, помимо официальных клиентов.

Боттс откашлялся и произнес:

– Да, виделась. Ни его фамилии, ни рода занятий не назвала мне. Но она познакомилась с кем-то недавно – примерно месяц назад – и надеялась на какие-то отношения с ним. Была даже... взволнована из-за него. Сказала, что они встретились в церкви. Я не знаю, в какой. Обри всякий раз ходила в новую, хотела найти такую, какая придется ей по душе. Вот такой она была в личной жизни, страстно искала то, с чем может быть счастлива. Пробовала все разное, подобно тому как меняла парики. Кстати, все они были белокурыми, что интересно.

Мерси пока не могла решить, интересно это или нет. Сделала запись: «Все белокурые для Боттса, но в шкафу были парики и других цветов».

– А чем ей не подходили другие церкви?

– Слишком ограниченные, личностные, любопытствующие, компанейские и недостаточно... религиозные. Обри желала справедливого, но сурового Бога. Хотела быть наказанной, потом спасенной. Считала, будто заслуживает того и другого.

Мерси задумалась о противоречиях Обри Уиттакер: продавать тело и искать душу; Бог прощающий и Бог гневный.

– Что еще вам известно о человеке из церкви?

Боттс положил локти на стол. Плечи пиджака приподнялись еще больше.

– Высокий. Сильный. Красивый. Вежливый. Честный. Неженатый. Она объяснила, что он не похож на всех мужчин, какие ей встречались.

– Где он живет?

– Обри не говорила.

– Прихожанин этой церкви?

– Скорее всего.

Мерси задумалась.

– Была она влюблена в него?

– Думаю, да.

– Опасалась за свою жизнь?

– Нет. Она не считала, будто находится в какой-то смертельной опасности.

– Какой вы поставили ей диагноз?

Боттс снова откашлялся.

– Депрессия.

– И что ей прописали?

– Ничего. Мы разговаривали о лекарственной терапии, ее плюсах и минусах. Обри решила не проходить этот курс.

– Решение было правильным?

– Полагаю, да. После первого часа нашей беседы я сказал ей, что у нее очень глубокие, не находящие выхода чувства к отцу. Она рассмеялась очевидности этого. Я – нет. Подробности той истории рассказывать вам не стану. Лишь добавлю, что для таких чувств были серьезные причины. Ни психозом, ни галлюцинациями Обри явно не страдала. Я обнаружил у нее склонность к мании величия и, возможно, к паранойе, склонность к депрессии. Она была расположена к самобичеванию, самоосуждению. Мне было ясно, что широкие сферы ее чувств остались невыраженными и неизученными, особенно гнев. Обри подавляла некоторые эмоции для самозащиты. Но по-моему, для своего возраста она была проницательной, самоуглубленной, психически здоровой. Я не считал, что ей нужны медикаменты. Ей была нужна медитация. Время, чтобы разобраться кое в чем. И новая работа, предпочтительно в другой части мира. Где угодно, только не здесь и не в Орегоне, где Обри росла. В Портленде.